План обширного и одновременного восстания, если таковой и в самом деле существовал, свидетельствовал о глубоком уме его создателей и, не будь он раскрыт заранее, мог бы сыграть решающую роль в будущем. Война же, разразившаяся на самом деле, была всего лишь войной стычек, простой вереницей заурядных выступлений и разрозненных вылазок. И все же она обнаруживает военный гений и дерзкую доблесть Филипа, и всюду, где сквозь предвзятость и ярость описаний, оставленных о ней, обнаруживается фактическая сторона дела, мы сталкиваемся с энергией ума, широтой мышления, презрением к страданию и тяготам и непреклонной решимостью, вызывающей нашу симпатию и восхищение.
Изгнанный из своих родовых владений в Маунт-Хоупе, Филип устремился в глушь обширных лесов, что окружали поселения, и практически непроходимых ни для кого, кроме дикого зверя да индейца.
Здесь он собрал свои силы, подобно тому как буря накапливает запас коварства в утробе грозовой тучи, чтобы внезапно, производя хаос и смятение в деревнях, разразиться в том месте и в то время, когда ее менее всего ожидают. Время от времени предзнаменования грядущих возмущений порождали в сознании колонистов ужас и опасение. То раздастся звук ружейного выстрела в глубине диких чащ, где, как известно, неоткуда взяться белому человеку; то бродящий по лесу скот вдруг вернется домой израненным; то один-другой индеец мелькнут на краю леса, чтобы тут же исчезнуть, подобно тому как молния, бывает, молча играет по краю тучи, накапливающей в себе бурю… Преследуемый, а порой даже окруженный поселенцами, Филип, однако, всегда волшебным образом ускользал, сводя на нет все их усилия, и, бросаясь в чащу, исчезал, чтобы вновь появиться в каком-либо дальнем краю, опустошая всю округу. В числе его излюбленных прибежищ были обширные трясины и топи, часто встречающиеся в некоторых местах Новой Англии, полные черной грязи, усеянные кустарником, валежником, зловонными сорняками, накренившимися и гнилыми стволами мертвых деревьев, затененные мрачным болиголовом. Зыбкость и непролазность этих косматых чащ делали их непроходимыми для белого человека, тогда как индеец мог ступать по этим лабиринтам с проворством оленя. В одно из таких мест, огромную топь перешейка Покассет, Филип с горсткой своих соратников и был загнан. Англичане не осмелились преследовать его, ибо это означало вступить в темные и устрашающие бездны, где они могли сгинуть в топях и болотистых ямах либо пасть от руки внезапно возникающего противника. Поэтому они перекрыли выход с перешейка и принялись возводить укрепление, намереваясь выжить врага голодом; но Филип и его воины под покровом ночи переправились на плоту через морской залив, оставив позади себя только женщин и детей; они ускользнули на запад, разжигая пламя войны среди племен Массачусетса и в краях нимпуков,[6] угрожая колонии Коннектикута. Тут-то Филип и сделался предметом всеобщего внимания. Таинственность, которой он был окружен, усугубляла реальную угрозу. Он был злом, скрытым во мраке, чьего появления никто не мог предугадать и против которого никто не мог оборониться. Всю страну наводнили слухи и тревоги. Филип, казалось, был вездесущ; ибо где бы, по всему обширному пограничью, ни происходил набег из чащи, его приписывали Филипу. С ним связывали немало сверхъестественного. Говорили, будто он занимался черной магией, будто его посещает старая индейская ведьма-предсказательница, с которой он советуется и которая помогает ему своими чарами и заклинаниями. В самом деле, такое нередко встречалось у индейских вождей либо из-за их собственной доверчивости, либо из-за доверчивости их соратников; и влияние пророка и предсказателя на индейское сознание полностью подтвердилось в ходе недавних войн с дикарями.[7]
Ко времени, когда Филип осуществил свой побег с Покассета, его положение стало отчаянным. Силы его в постоянных схватках поредели, и истощились почти все ресурсы. В ту пору превратностей судьбы он обрел верного друга в лице Конанчета, верховного вождя всех наррагансетов. Тот был сыном и наследником Миантонимо, великого сахема, который, как уже говорилось, достойно отведя от себя обвинения в заговоре, был тайно казнен по наущению поселенцев. «Он унаследовал, – говорит древний хронист, – всю отцовскую гордость и надменность, так же как и его злобу к англичанам»; однако он конечно же унаследовал и нанесенные отцу оскорбления и обиды и стал законным мстителем за его убийство. И хотя Конанчет воздерживался от активной роли в этой безнадежной войне, он принял Филипа с его расстроенными силами в распростертые объятия, оказав ему самый радушный прием и поддержку. Тотчас же это навлекло на него враждебность англичан, и было решено нанести удар, способный привести к гибели обоих сахемов. В связи с этим значительные силы были собраны в Массачусетсе, Плимуте и Коннектикуте и посланы в край наррагансетов в середине зимы, когда болота, замерзшие и голые, можно довольно легко преодолеть и когда те не смогут послужить для индейцев укрытием, а для врага – неодолимой преградой.
Отвечая на нападение, Конанчет отвел большую часть своих сил вместе со стариками, немощными, женщинами и детьми в хорошо защищенную крепость; туда он вместе с Филипом созвал свои отборные силы. Эта крепость, представлявшаяся индейцам неприступной, была расположена на возвышенном холме либо на чем-то вроде острова, размером в шесть-семь акров, посреди болот; она была воздвигнута с искусством и разумением, превышающим обычные в индейских укреплениях, и свидетельствовала о военном гении этих двух вождей.
Следуя за индейцем-отступником, англичане пробились сквозь декабрьские снега к этой твердыне и обрушились на гарнизон внезапно. Схватка была жестокой и бурной. Первый натиск нападающих был отброшен, и несколько храбрейших офицеров при штурме крепости пали с оружием в руках. Нападение возобновилось с большим успехом. Были возведены ложементы,[8] и индейцев стали оттеснять с одного рубежа на другой. Сражаясь с яростью отчаяния, они отстаивали свою территорию дюйм за дюймом. Большая часть их ветеранов была разнесена в куски, и после длительной и кровавой битвы[9] Филип и Конанчет с горсткой уцелевших воинов, отступив от форта, нашли убежище в зарослях окружающих лесов.
Победители подожгли вигвамы и форт; вскоре все заполыхало в огне; многие старики, женщины и дети погибли в пламени. Это последнее злодеяние сломило даже стоицизм дикарей. Соседние леса отозвались воплями ярости и отчаяния воинов, спасшихся бегством, наблюдавших уничтожение своих жилищ и слышавших предсмертные крики своих жен и младенцев. «Сожжение вигвамов, – сообщает писатель-современник, – вопли и крики женщин и детей и вопли воинов представляли самую ужасную и впечатляющую сцену, тронувшую некоторых солдат». Тот же автор осторожно добавляет: «Они впали в глубокое сомнение – тогда, как и впоследствии, – настойчиво вопрошая, согласуется ли сожжение врагов заживо с человеколюбием и великодушием евангельского духа?»[10]
Судьба храброго и великодушного Конанчета заслуживает особого упоминания: последняя страница его жизни являет один из благороднейших предметов индейского величия.
Лишившись военных сил и запасов в этом единственном поражении, но верный своему союзнику, как и злосчастному делу, с которым себя связал, он отверг все предложения о мире взамен на выдачу Филипа и его сторонников и объявил, что «лучше станет сражаться до последнего человека, нежели сделается прислужником англичан». Когда дом его был разрушен, край опустошен и подвергнут разорению вторгшимися завоевателями, он вынужден был уйти к берегам Коннектикута; там он назначил место встречи для всех индейских племен Востока и разорил несколько английских поселений.
Ранней весной он отправился в опасную экспедицию всего лишь с тридцатью отборными воинами, чтобы проникнуть в Сиконк, поблизости от Маунт-Хоупа, с целью раздобыть кукурузных семян для посева, на поддержание своего войска. Этот маленький дерзкий отряд незамеченным миновал земли пикодов и находился в центре земель наррагансетов, отдыхая в вигвамах близ реки Потакет, как вдруг был подан сигнал о приближении врага. Имея под рукой всего семерых мужчин, Конанчет направил двоих на вершину соседнего холма, чтобы разведать, куда продвигается неприятель.
6
… в краях нипмуков… – Нипмуки (от нипамог, «рыбное место у чистых вод») – племя алгонкинской семьи, проживавшее в глубине Массачусетса и отчасти в Коннектикуте и Род-Айленде. В ходе войны с Королем Филипом нипмуки, выступая под началом собственных вождей, стали его верными союзниками.
7
… влияние пророка… подтвердилось в ходе недавних войн с дикарями. – Речь здесь идет о войне 1812 года между США с Англией и ее аборигенными союзниками, которых возглавили два брата из племени шауни Текумсе и Тенскватава. Последнего больше знали под именем Пророка, обладавшего сверхъестественными способностями и потому очень популярного среди союзных индейских племен. Оба брата, подобно Филипу, также составили план общего восстания индейцев разных племен против белых завоевателей.
9
… после длительной и кровавой битвы… – Имеется в виду так называемая Битва при Большой Топи (1675), в которой, по некоторым источникам, индейцы потеряли до шестисот человек, а колонисты – около пятидесяти.