Он смотрел на эту сцену скорее с любопытством, чем с сочувствием. Взор его переносился даже с каким-то раздражением с раненого на молодую женщину лет двадцати, которая была его дочерью и прекрасное лицо которой, обращенное к раненому, горело кротким состраданием и нежным беспокойством.
В то время, когда все женщины, даже самые знатные, должны были, по обычаю, оказывать помощь раненым рыцарям и имели первоначальные понятия о хирургии, поступок молодой дамы был весьма естественным. Без жеманства и ложного стыда она стояла на коленах напротив отшельника и в своих нежных ладонях держала руку Куси, подстерегая минуту, когда он придет в чувство.
Граф д’Овернь остановился у входа в грот, с беспокойством ожидая результата кровопускания и не смея прервать молчания. Гуго де Барр последовал за ним, как и любимый паж Куси, Эрмольд де Марси, пятнадцатилетний юноша. Испугавшись крови, Эрмольд схватил Гуго за руку.
– Они его убьют, – сказал он шепотом. – Посмотри, как хозяин бледен.
– Молчи, сумасшедший, – отвечал Гуго де Барр также тихо. – Разве ты никогда не видал, как наш цирюльник пускает кровь старому барону?
– Этот отшельник имеет дурные умыслы, говорю тебе, – настаивал парнишка. – Посмотри, как он рассматривает карбункул, служащий печатью сиру Ги. Он хочет его убить, чтобы потом обокрасть.
– Ты что, рассудка лишился? – возразил его старший товарищ почти с негодованием. – Разве граф д’Овернь, знающий хирургию не хуже священника, позволил бы пролить кровь своего брата по оружию, если бы не знал, что это для его пользы… Посмотри, вот сир Ги открывает глаза. Господь да благословит вас, святой отшельник, за помощь, которую вы подали господину! – прибавил он вслух.
Куси в самом деле опомнился от обморока. Он обвел грот еще затуманенным взором и, узнав графа д’Оверня, промолвил голосом слабым, но с веселой улыбкой:
– Ну, Тибо, я чуть было не прыгнул дальше, чем хотел, и Зербелин чуть было не унес меня прямо в рай.
Приметив молодую даму, стоявшую на коленях возле него, он прибавил вежливым тоном:
– Тысячу раз благодарю вас, прелестная сударыня. Вы возвратили мне больше сил, чем я смел надеяться, и я могу теперь встать. Дай мне руку, Гуго.
Но отшельник властно положил ладонь на грудь молодого человека и сказал тоном более насмешливым, чем сострадательным:
– Имейте терпение, сын мой. Может быть, этот жалкий мир не весьма приятное местопребывание. Однако если вы не хотите променять почетное место, которое в нем занимаете, на шесть футов земли в углу кладбища, надо лежать спокойно. Мы перенесем вас в Сен-Павенскую часовню, где вы найдете помещение более приличное для больного и где я поставлю вас на ноги в два дня, если ваш мудрый ум согласится слушать мои советы в продолжение столь значительного времени.
Говоря таким образом, он перевязал руку рыцаря, который, обнаружив себя более слабым, чем полагал, покорился, не возражая предписаниям отшельника.
– Добрый отец, – сказал тогда граф д’Овернь, отводя старца в сторону, – если ушибы этого рыцаря опасны, признайтесь мне откровенно, и я тотчас пошлю за доктором в Мон-Ферран.
– Я думаю, сын мой, – ответил отшельник тем насмешливым тоном, который был ему свойствен, – что если это падение, расшибив тело этого молодого безумца, способно восстановить равновесие его ума, он недорого купил бы небольшую долю благоразумия и рассудка. А доктора оставьте в Мон-Ферране. Ваш друг будет подвергаться большей опасности в его руках, чем в моих. Лекарь может его убить, а самое плохое, что могу сделать я, так это дать ему умереть своей смертью.
– Я не ошибаюсь! – вскричал вдруг седовласый мужчина, который несколько минут смотрел на графа д’Оверня с радостным удивлением. – Хотя глаза мои ослабели от старости, однако они могут еще узнавать друга, а вы, молодой человек, граф Тибо д’Овернь?
– В самом деле, – отвечал Тибо, – если память мне не изменяет, я имею честь приветствовать графа Жюльена дю Мона, бывшего товарища моего отца по оружию.
– Его самого, мой юный друг! – сказал ветеран, с жаром сжимая протянутую ему Тибо руку. – Я покинул Фландрию два месяца тому назад, чтобы посетить вашего отца в его резиденции Вик-ле-Конт, и был бы уже там, если бы благочестивое желание моей дочери Алисы исполнить обет, данный Сен-Павенской Богоматери, не заставило нас свернуть с дороги. Но вы знаете, без сомнения, зачем я еду, – сказал он шепотом. – Дело идет о плане, давно задуманном вашим отцом и мною, об одном важном политическом деле, где можно приобрести славу и выгоды.