Последовала невероятная сцена, в которой кланы из королевского окружения продолжили свои ссоры на поле боя, в присутствии врага. Несколько рыцарей оспаривали друг у друга честь взять в плен Рено де Даммартена. К этому горячо стремились Гуго и Готье де Фонтен, а также Жан де Рувре. Но тут подоспел Жан де Нель, один из рыцарей-фаворитов короля Филиппа и к тому же брат зятя Бартелеми де Руа. Вильгельм Бретонец, выбравший сторону Герена, критикует этого Жана де Неля, которого он не любил. Разве не был этот рыцарь из числа сторонников Бартелеми де Руа, главного соперника епископа Санлиса в кулуарах власти? Кроме того, Нель был одним из самых заметных представителей средней знати, пользовавшейся покровительством короля и недолюбливавшей Герена, этого человека, вышедшего из ниоткуда, который так сильно желал восстановить королевскую власть и столь хорошо ладил с городами. Филипп Август изгнал со своего двора магнатов, пусть так, но вокруг него должны были оставаться знатные люди, которые, хотя и были менее высокого происхождения, чем герцоги или владетельные графы, тем не менее находились в оппозиции к Герену, этому простолюдину, столь стремившемуся ограничить возможности феодалов и все больше прибиравшего власть к рукам. Опять капеллан-хронист изображает в черных красках Жана де Неля, который, конечно, был красивым мужчиной, но не обладал отвагой, соответствующей его стати, и старался держаться подальше от битв с их опасностями. Однако теперь он посмел показаться и претендовать на то, чтобы собрать плоды победы. Он выступил вперед и пожелал взять в плен Рено де Даммартена. Тот скорее предпочел бы отдаться в руки Герена, который только что подошел. Но совершенно неожиданно появился Рауль д’Ауденарде со своим рыцарским отрядом при знамени. Рено на несколько мгновений зажегся надеждой на спасение. Напрасно: Ауденарде и его люди попали в плен. Тогда Герен приблизился к Рено де Даммартену, и тот, сдаваясь, вручил ему свой меч.
Семь сотен брабантских наемников-пехотинцев все еще топтались в растерянности на плато. Они больше не получали приказов от своего хозяина, зятя Филиппа Августа, герцога Лувен-Брабантского, который, продолжая вести двойную игру, покинул их. В итоге они дали себя перебить сиру де Сен-Валери, который, командуя пятьюдесятью рыцарями своей земли Понтьё и двумя тысячами пехотинцев, полностью очистил поле боя от сил противника.
Битва закончилась, опустилась ночь, поздняя в этой северной местности. Король Франции опасался, как бы рыцари, пустившиеся преследовать беглецов, не заехали слишком далеко, не заблудились в темноте и не попали в засаду. Дабы они избежали смерти или плена, трубы и горны заиграли сигнал вернуться в свои боевые порядки.
Филипп II его советники перешли через реку Марк, вернулись в лагерь, где были расставлены шатры и размещен багаж. Они могли это сделать без риска для себя, поскольку отстояли и защитили Бувинский мост, главную ставку битвы. Король велел, чтобы перед ним предстали самые знатные пленники: пять графов, двадцать пять баронов или рыцарей-баннеретов, сотня других рыцарей. Перед тем как лечь спать, королю оставалось выполнить лишь одну задачу: он продиктовал письма, чтобы известить о победе принца Людовика, город Париж и Фридриха II. Он велел срочно доставить к последнему из названных позолоченного орла и дракона, распорядившись предварительно их починить.
Последствия битвы при Бувине
В этом походе — одном из многих, настолько похожем на другие, что, кажется, утомительно было бы его описывать, — тем не менее случилось событие: битва при Бувине. Счастливая случайность? Взвесив факты, не следует ли увидеть в этом скорее заслугу Герена, который с холодной волей, рассудительностью ухватился за представившуюся возможность и настоял на том, чтобы вступить в битву, вопреки мнению всех или почти всех, на позиции, которую он считал наиболее благоприятной? В любом случае победа короля Франции над императором Оттоном, над иноземными участниками коалиции, а также над его собственными мятежными вассалами была полной, решительной и сокрушительной. Отныне новая королевская власть крепко держала в своей деснице королевство и великих региональных феодалов. Это, конечно, не мешало их потомкам восставать в XIII и последующих столетиях, как только королевская власть проявляла некоторую слабость, особенно в периоды несовершеннолетия королей. Однако на тот момент зачатки государственности, заложенные королем, епископом Санлиса и их сторонниками, могли развиваться, ибо их защищал успех, достигнутый при Бувине, и память о нем. Король и его соратники действовали как можно лучше и быстрее, чтобы не растерять плодов победы.