В городе много говорили о короле и его окружении. Образованные парижане, ученые преподаватели и студенты вели беседы не только лишь о своих специальностях, торговле или отвлеченных умопостроениях. Они также обсуждали жизнь королевского двора, слухи о котором порождали так называемые exempla («примеры»). Эти анекдоты циркулировали по Парижу, который все больше и больше становился настоящей столицей. Жак Ле Гофф выявил среди них семнадцать, имеющих прямое отношение к Филиппу Августу. Именно в его правление этот жанр получил большое развитие, поскольку до него Людовик VI стал героем лишь одного анекдота, а Людовик VII — четырех. Подчеркнем, что их письменная фиксация началась не раньше 1220 года. Этот запоздалый отход от устной традиции — который, кажется, должен был предать забвению многие старые «примеры» — не ставит ли под сомнение их присутствие в более значительном количестве в конце правления? Скорее всего, нет, ибо многие были тогда сориентированы и дополнены слухами, исходящими от Двора и благоприятными королю. Они, конечно, дают образ хорошо знакомый, но более лестный, чем другие сочинения, говорящие столь плохо о Филиппе Августе до определенного этапа, довольно позднего, его правления[264].
Поскольку эти анекдоты часто имеют местом действия Париж, Филипп выглядит в них прежде всего как парижанин. В них также восхваляется его «простота» (simplicitas), то есть прямота и честность — противоложность двуличия. В нем видели, таким образом, короля справедливого, государя, который, взирая на чужую смерть, помнит о собственной бренности. Шесть анекдотов (exempla) представляют его как шутника и любителя острого словца. Вот пример: Филипп пообещал богатый церковный приход в Перонне одному из самых смиренных клириков своей часовни, который просил его об этом. Однако король уточнил, что он должен предварительно собрать других своих клириков на совет. Попрошайка заметил, что это маленькое собрание сразу откажет ему в его просьбе. Так оно и случилось, ибо совет заявил, что клирик недостоин бенефиция в пятьсот ливров. Развеселившись, король ответил: «Он имел основание не желать, чтобы я собрал совет, и тем не менее он получит этот приход».
Одному жонглёру, который попросил у него милостыню во имя общей родни (Адама и Евы), Филипп дал всего один обол, то есть полденье. Видя изумление просителя, король объяснил, что его родня столь многочисленна, что он не может предложить больше: в противном случае, от его королевства ничего не останется.
Но последнее слово не всегда оставалось за королем. Однажды он пригласил за свой стол нуждающихся клириков. Один из них, богослов, отложил в сторону каплуна, чтобы унести его с собой. Филипп напомнил ему евангельское поучение: каждому дню довольно его заботы, и не следует думать о завтрашнем дне. Клирик возразил, что он желает отложить «заботу» в сторону, чтобы иметь возможность не думать о завтрашнем дне.
В некоторых случаях король Филипп льстит общественному мнению. Когда он изгоняет со своего двора жонглеров и скоморохов, он упрекает их за то, что они уходят с одеждами, предназначавшимися в подарок для бедных. В другом случае король велит закопать живьем в землю одного прево, виновного в следующем: он приказал вскрыть гроб и вложить в руку усопшего кошель с деньгами как свидетельство его желания продать виноградник, с которым не соглашалась расстаться вдова.
Другой анекдот более тонкий по смыслу: Филипп велел воздавать должное Церкви и в то же время указывал на богатство некоторых монастырей, которое так возмущало мирян. Молодой монах-бенедиктинец, одетый в кожаные сапожки по последней моде (то есть очень облегающие), пришел жаловаться на вымогательства одного сеньора. Король насмешливо заметил, что, должно быть, монах говорит правду, коль скоро вымогатель оставил ему так мало кожи. Несмотря на эту шутку, Филипп поспешил положить конец несправедливостям сеньора.
Некоторые анекдоты позволяют подозревать в них определенную пропаганду. Некоторые также показывают короля, который любил шутить с людьми скромного положения. Вот еще одно свидетельство: некий гонец попросил короля о подарке, который ничего не будет ему стоить. Заинтригованный, Филипп обещал исполнить просьбу. Человек пояснил, что хочет лишь прочитать «Отче Наш» ему на ухо. Верный своему обещанию, король согласился, и придворные, приняв посланника за доверенное лицо короля, впоследствии осыпали его подарками и оказывали ему покровительство. Эта необычная форма использования «публичности» показывает силу королевского престижа и угодливость людей из придворного окружения.
264
E. de Bourbon, Tractatus de diversis materiis praedicabilibus, ed. Lecoy de la Marche, Paris, 1877; J. Le Goff, «Philippe Auguste dans les exempla», F.PA, p. 145-154.