Неспособность перейти к рациональной юридической конструкции, которая решительным образом развела бы в разные стороны королевскую модель и феодальную модель, не позволяла продемонстрировать с помощью солидных аргументов, что королевская власть имеет совсем другую природу, чем власть феодальная, зависящая лишь от обычая и присяги[298]. Но уже при Филиппе Августе стало реальностью практическое различие двух моделей: король больше не должен был приносить оммаж никому и доминировал все больше и больше над великими сеньорами, хотя и не подавляя их полностью.
Этот половинчатый успех проявился в более широком распространении королевской монеты. Король ввел турское денье, монету Святого Мартина Турского, на Западе, включая Нормандию, а благодаря парижскому денье вытеснил фламандское денье из Пикардии, в частности из области Корби. Тем не менее за пределами домена преобладание королевской монеты над монетами сеньориальными было редким, и провенская монета, как и фламандское денье, по-прежнему была в широком ходу.
Это экстраординарное описание, помимо того что полностью подстраивает структуру королевства под интересы королевской власти, позволяет также обнаружить в короле носителя суверенитета, который выходит за рамки его особы и не является больше личным. Связи человека с человеком отныне больше не определяют существо жизни Франции. Еще больше, чем когда-либо, король должен был как можно лучше руководить вверенным ему королевством, чтобы передать его в превосходном состоянии своему преемнику. Филипп Август смог достичь этой цели только с помощью надежных и способных людей.
Кто стоял у власти
в конце правления Филиппа Августа?
Перед советниками суверена, который заботился об эффективном управлении и своей славе, открывалась блестящая карьера. Еще в молодости Филипп II раскрыл и наилучшим образом использовал таланты Эмара, Герена, Готье Младшего, маршала Анри Клемана и Бартелеми де Руа. Герен быстро выдвинулся на первый план, особенно когда он сменил в королевском совете Гийома Белорукого, архиепископа Гийома, и сумел помирить короля с папой. Филипп, понимавший, что его собственные капризы, приступы гнева и упрямство вызывают проблемы, очень восхищался Гереном, политиком высокого уровня. Что еще оставалось делать Филиппу II, кроме как часто следовать советам Герена и доверять его решениям в делах управления?
Битва при Бувине и кончина двух других членов правительственной команды, Клемана и Готье, способствовали дальнейшему возвышению того, кто уже и так был «главой королевского совета». И вот Герен, поставленный в епископы Санлиса — что, впрочем, не помешало ему при Бувине носить свое одеяние брата-монаха из ордена Госпитальеров — стал «особым другом короля» и занялся делами королевства еще более плотно, чем прежде. Означает ли всё это, что теперь главным критерием лояльности вассалов и подданных стала верность королю и епископу Санлиса? Ведь именно в ту пору четверо эшевенов были назначены представлять короля и Герена в Бароне, одной деревне в Шароле. Следует ли понимать это в том смысле, что Герен уже стал фактическим соправителем Филиппа Августа? Для него это был бы верх возможного. Вместе с тем встают и другие трудные вопросы. До какой степени Герен оказывал влияние на короля Франции? Мог ли Филипп Август довольствоваться лишь показной ролью государя, предоставив епископу Санлиса управлять королевством и держать в своих руках исполнительную власть? Разве не записано в одной хронике Сен-Дени: «Герен удивительно управлял делами королевства»[299]?
Рассмотрим заново некоторые имеющиеся данные и подведем итог. Герен был сильной личностью и обладал замечательными способностями. Это бесспорно. Не подлежит сомнению также и то, что король наделил его большими властными полномочиями. С учетом этого обстоятельства можно было бы лучше объяснить тот факт, что умершим членам правящей команды не подбиралась замена. Холодная воля, жажда власти Герена исключила бы вхождение новых лиц в узкий правительственный круг, и не понадобилось бы даже ссылаться на стойкое нежелание короля менять свои привычки. Впрочем, последнее обстоятельство как раз было бы благоприятным для замыслов Герена.
298
О слабости политической мысли во времена Филиппа Августа см.: J. Krynen, «Genese de l’Etat et histoire des idees politiques en France», Culture et ideologie dans la genese de l’fitat moderne, p. 1-10.
299
G. Leb., p. 91,94 и далее; Philippide, livre X, v. 728 и далее; R.-H. Bautier, «La personnalite...», F.PA, p. 35-57 (cf. p. 55); A.PA, t. IV, № 1386 (Baron, 1215); RHF, t. XVII, p. 402; Baldwin, Philippe August, p. 430-431.