Между тем в Пеллу приехали не только афинские послы. Как сообщает Эсхин,[393] там собрались посольства от, «можно сказать, всей Эллады». Вероятно, это преувеличение, но определенно в то время в Пелле были послы по крайней мере от Спарты, Фив и Фессалии, а также, возможно, Фокиды.[394] Эти государства желали знать, как и следовало ожидать, каковы планы Филиппа относительно Третьей Священной войны и Греции в целом. Вероятно, фиванцы уже подозревали, что над ними нависла серьезная угроза, а присутствие фессалийских и спартанских послов могло только укрепить их в этих подозрениях. Между Фивами и Спартой существовала давняя вражда, и спартанцы дали ясно понять, что они намерены подорвать фиванское влияние на Пелопоннесе, так как дружественные связи Фив с Аргосом, Мессенией и Аркадией угрожали безопасности их государства.[395] Война Спарты с Мегалополем вылилась в широкомасштабный конфликт, в который оказался втянут весь Пелопоннес. Нельзя было исключать того, что в этот конфликт вмешается и Филипп, а это не сулило Фивам ничего хорошего.
Пелопоннесский вопрос, должно быть, составлял животрепещущую тему в Пелле, так как все зависело от того, как решит поступить македонский царь. Если с помощью фиванцев, их пелопонесских союзников (Мессении, Мегалополя, Аргоса и Аркадии), фессалийцев, а теперь еще и афинян, он разобьет фокейцев, то тем самым он поможет Фивам усилить свое влияние в Средней Греции и на Пелопоннесе. Если же он закончит Священную войну, объединившись со Спартой, Афинами, Фессалией и Фокидой, то положит конец заодно и честолюбивым устремлениям фиванцев. Как мы видим, Филипп получил большое влияние на дела в Средней Греции, а также Пелопоннесе, и это тем более поразительно, если вспомнить о крайне шатком положении, в котором он находился 13 лет назад при вступлении на престол.
Обстановка в Пелле накалилась. Филипп сначала выслушал речи фиванских и фессалийских послов. Они требовали закончить Священную войну и наказать фокейцев. Фокейские послы, естественно, просили его не нападать на Фокиду. Затем настала очередь афинского посольства, главную роль в котором играл Эсхин. Он сообщает, что ему удалось склонить Филиппа к выполнению обязательств, налагаемых на членов совета амфиктионии, которые требовали выступить против любого члена амфиктионии, который причиняет вред другому, и покарать тех, кто разграбил святилище Аполлона в Дельфах.[396] Это очень интересно. Если Эсхин действительно высказался в таком духе (и не преувеличил позднее свои заслуги), то он имел в виду не только фокейцев, но и фиванцев. Еще важнее то, что, говоря о тех, кто разграбил святилище Аполлона, он возлагал вину не на все Фокейское государство, а только на тех фокейцев и их наемников, которые захватили Дельфы. Именно поэтому Афины (и Спарта) поддержали просьбу фокейцев не нападать на них. Таким образом, Эсхин избавлял Афины от необходимости принять участие в карательном походе на Фокиду.[397]
Таким образом, начал вырисовываться хитроумный план по окончанию Третьей Священной войны, который не требовал враждебных действий против государства Фокиды, а также позволял предпринять их против Фив. По-видимому, такие же замыслы вынашивал и Филипп, и вполне возможно, что он разъяснил свои намерения афинским послам частным образом, так как он «тайно выслушивал просьбы обоих посольств; одним обещая избавление от войны и обязывая их клятвой никому не выдавать этого ответа; другим, напротив, говоря, что придет им на помощь».[398] Если дело обстояло именно так, то, вероятно, Эсхин преувеличил свою роль в переговорах. С другой стороны, царь мог и обмануть афинян, внушив им уверенность в том, что он собирается выступить против Фив и поддержать Фокиду, поскольку после этого Эсхин стал ярым сторонником мира с Филиппом на его условиях. Конечно, он должен был понимать, что в таком случае Гал, Фокида и Керсоблепт уже никогда не станут союзниками Афин, как того и хотел Филипп.[399]
Филипп оказал афинскому посольству особенно теплый прием. Несомненно, он постарался предоставить пышные развлечения всем иностранным послам; возможно, он не только хотел показаться гостеприимным хозяином, но и стремился просто им понравиться. Впрочем, Демосфен отверг его гостеприимство и позднее обвинил царя в попытке подкупа.[400] Скорее всего, он с тревогой воспринял присутствие при македонском дворе посольств от других греческих государств, но любезность Филиппа по отношению к афинянам показывает, что он ставил их выше прочих, и определенно, так и решили товарищи Демосфена. Ситуация складывалась как нельзя лучше для Филиппа, но затем он умудрился допустить важный просчет, сыграв на руку Демосфену.
362
О Спарте см. C. D. Hamilton, 'Philip II and Archidamus', в книге W. L. Adams and E. N. Borza (eds), Philip II, Alexander the Great, and the Macedonian Heritage (Lanham, MD: 1982), pp. 61–77.
400
Демосфен 19.167–8. Вручение даров было неотъемлемой частью дипломатического протокола, хотя между принятием даров из дипломатических соображений и в качестве взятки пролегала (как, впрочем, и сегодня) тонкая грань, см. далее F. D. Harvey, 'Dona Ferentes: Some Aspects of Bribery in Greek Politics', в книге P. A. Cartledge and F. D. Harvey (eds), Crux: Essays in Greek History Presented to G. E. M. de Ste. Croix on his 75th Birthday (London: 1985), pp. 76–117; cp. Adcock and Mosley, Diplomacy in Ancient Greece, pp. 164–5.