Дворяне не приняли его в свои сердца. Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать эти несколько строк из "Записок" Жуанвиля[119]: "Пусть государь, который ныне царствует, остерегается; он избежал больших опасностей; пусть он исправит свои проступки так, чтобы Бог не поразил жестоко его и то, что принадлежит ему".
К чему это предупреждение из-под пера старого сподвижника святого короля, по общему признанию, весьма феодального ума? Именно потому, что Филипп Красивый хотел быть королем не сеньоров, а французов. Кроме того, как мы уже говорили, он был не столько королем-рыцарем, сколько королем-законодателем в сочетании с выдающимся дипломатом. Пышность, обычаи и кодекс чести, отличавшие рыцарский мир, казались ему устаревшими и ненужными. Используя в качестве предлога необходимость войны, он вновь издал запреты, изданные Людовиком Святым, на частные войны и турниры. Он никогда бы не потерпел кровавого "pas d'armes" Воерингена! Его умелое промедление после смерти Филиппа Смелого, отказ от поддержки инфантов де Ла Серды, притворное безразличие к Анжуйскому дому могли только разочаровать тех потомственных военных, которые любили сражения и прекрасно владели мечом. Они поняли, что хорошие времена прошли; что отныне они больше не будут единолично принимать решения, потому что политики берут верх над военными. Они гадали об исходе франко-английского кризиса, не будучи в состоянии понять причины, по которым Филипп, несмотря на свои победы, окончательно отказывается от Гиени. Они особенно сердились на него за то, что он окружил себя советниками из буржуазии или низшего дворянства, теми легистами[120], которые, как считалось, фактически управляли королевством. Но разве Филипп Август и его преемники поступали иначе? Они также не понимали, что понятие "национальная оборона" заменило старую добрую службу, ограниченную сорока днями и допускающую все свободы, включая свободу не подчиняться приказам. Они считали, что в принятых мерах по ограничению их феодальных вольностей, виноваты легисты, которые все еще недалеко отошли от своего статуса простолюдинов, и упрекали короля в том, что он допустил это.
Но для короля "нация" составляла единое целое, несмотря на сословное разделение. В его глазах эта концепция предполагала жертвы, пропорциональные богатству каждого человека, поскольку все французы в конечном итоге получали одинаковые выгоды от безопасности, защиты и процветания. Но дворяне образовали касту, отдельную среду, полную славных воспоминаний и ностальгии по независимости. Они больше не осмеливались восставать, но пожинали плоды своей горечи, не в силах почитать этого государя, чей образ мыслей был им непонятен. В своей постоянной заботе о доходах, о наполнении казны любой ценой, каких только странных и непопулярных мер он не предпринимал! Король запретил тем, кто не имеет дохода в шесть тысяч турских ливров[121], использовать "для питья, еды и других целей" золотую или серебряную посуду. Запрет был направлен как на богатых буржуа, так и на дворян, многие из которых имели только оловянные тарелки и чашки. Злопыхатели считали, что Филипп хотел использовать золотую и серебряную посуду только для королевского стола. Но он приказал тем, кто обладал этими драгоценностями, отдать треть из них на хранение в монетные дворы, в обмен на возмещение их стоимости. Металла для чеканки монет не хватало!
Однако постановление 1294 года было еще более строгим и, в определенном смысле, деспотичным, поскольку оно стремилось регламентировать количество блюд, которые должны подаваться при каждой трапезе, количество одежды, которую можно купить в год, с ценами, которые не должны быть превышены, и статус, который должен иметь каждый человек в соответствии с его рождением и социальным положением.
119
Жан де Жуанвиль (ок. 1224/1225 — 24 декабря 1317) — французский средневековый писатель и историк, соратник и биограф короля Людовика IX Святого.
120
Легисты (от лат.
121
Турский ливр — одна из основных монет Франции (ок. 1230–1795 гг.) Чеканился в городе Туре, отчего и получил свое название. Исконно употреблялся на Западе Франции, но постепенно стал ее основной денежной единицей, вытеснив из обращения более тяжелый парижский ливр.