Историки в целом согласны с этим суждением и отдают предпочтение искренности короля. Сфабриковать такое дело было бы рискованно и противоречило бы благочестию государя. Однако присутствие его брата и Мариньи вызывает сомнение: мог ли король сам манипулировать своим окружением, в частности, своим камергером, который не имел таких же угрызений совести? Мы не знаем. В любом случае, эта интрига нелестна для короля: либо он проявил легковерие, либо бесстыдное двуличие. Вторая гипотеза все же была бы более лестной для его памяти.
Но, тем не менее, эта история значима с нескольких точек зрения. Прежде всего, она иллюстрирует хрупкость рационального мышления самих правящих классов, которое легко поддается грубым обманам; это согласуется с тем, что мы наблюдали в связи с ростом иррациональных верований, пророчеств и суеверий. На политическом уровне мы также отмечаем чрезвычайную хрупкость дипломатических отношений, находящихся во власти такого гротескного инцидента, который приобретает масштабы государственного дела и обсуждается в переписке послов. Этот инцидент также напоминает нам о важности политического самозванства в Средние века — явление, которое стало еще более возможным благодаря легковерию общественного мнения, которое к 1300 году распространилось даже на образованную часть общества. Наконец, как мы только что предположили, дело вызывает интерес в отношении психологии Филиппа Красивого. Вопреки образу короля-законника, холодного, циничного и расчетливого, оно напоминает нам, как пишет Роберт Фотье, что Филипп IV "был человеком своего времени, доверчивым, как и его современники, возможно, даже более доверчивым из-за определенного мистицизма". В любом случае, этот эпизод является для его репутации не очень удачным. Может быть, зверский характер наказания самозванца был гневной реакцией короля, который был в ярости от того, что его одурачили таким грубым и унизительным способом?
И это не единственные разочарования, которые он испытал в этом году. В Англии Пирс Гавестон, фаворит короля, чье присутствие оскорбляло юную королеву Изабеллу, вернулся ко двору. В марте 1309 года Эдуард II отправил важное посольство в Авиньон, чтобы попросить Папу отменить приговор об отлучении Гавестона, если он вернется из ссылки в Ирландии. Климент V, ссылаясь на процедурные нарушения в приговоре, вынесенном архиепископом Кентерберийским, удовлетворил просьбу. По пути из Лондона в Авиньон послы остановились в Париже, где встретились с королем, который тщетно выражал свое несогласие. Это было еще не все: в июле Филипп Красивый предложил Эдуарду II встретиться с ним. Это предложение было отклонено в письме от 30 июля под предлогом того, что король Англии готовился возобновить войну в Шотландии. 29 сентября он созвал армию в Ньюкасл. Три дня спустя, 3 августа, он снова обратился к королю Франции с жалобой на то, что тот в своем письме признал за Робертом Брюсом титул короля Шотландии. Поведение зятя стало почти оскорбительным для короля Франции.
Из Средиземноморья также приходили неприятные вести. 5 мая, в возрасте шестидесяти одного года, умер король Неаполя и граф Прованса Карл II Хромой Анжуйский, правивший с 1285 года. Он уже давно отказался от идеи повторного завоевания Сицилии, где правил арагонец Федерико III, "король Тринакрии", как его называли в Риме. В 1270 году Карл II Хромой женился на Марии, дочери венгерского короля Стефана V; его сын, Карл Мартел, был претендентом на венгерскую корону, а его внук, Карл Роберт стал таки венгерским королем. Преемником Карла II в Неаполе стал его тридцатиоднолетний сын Роберт, и эта смена правителя ослабила позиции Капетингов в Средиземноморье. Мало того, что Роберт Анжуйский, получивший прозвище "Добрый" или "Мудрый", в 1297 году женился на Иоланде, дочери Педро III Арагонского, так еще в 1309 году Папа, все еще искавший способы ослабить удушающий контроль Капетингов, одобрил проект брака между сыном Роберта, Карлом Калабрийским, и дочерью римского короля Генриха VII Люксембургского, Беатрисой, который позволил бы воссоздать "Арльское королевство", включающее в себя Комта-Венессен. Филипп Красивый, был категорически против этого проекта и послал епископа Байе Гийома Бонне в Авиньон с протестом. Проект был похоронен.
Еще одно разочарование — крестовый поход. С самого начала царствования об этом постоянно говорили, и это было на слуху в всех уголках христианского мира, но ничего не произошло. Слишком много было антагонистических интересов, недоверия, предварительных условий и идея крестового похода все еще оставалась на стадии декларации о намерениях. Действительно ли Филипп Красивый хотел отправиться в крестовый поход, или он просто увидел в этом волшебном слове способ получить деньги от децимов? На этот вопрос трудно ответить. Несомненно, отношение короля к новому крестовому походу эволюционировало. В начале своего правления он враждебно относился к этим рискованным начинаниям, последние из которых закончились горькими неудачами, но с возрастом он стал более чувствительным к требованиям благочестия и даже мистицизма. В его окружении, его брат Карл Валуа мечтал о завоевании Константинополя; Пьер Дюбуа направил ему планы по завоеванию Святой земли, и даже Гийом де Ногаре написал сочинение, вероятно, в 1309 году, озаглавленное Quae sunt advertenda pro passgio ultramarino (На что стоит обратить внимание), в котором он рекомендовал упразднить военные ордена, в частности, орден тамплиеров, и использовать их имущество, вместе с удвоением децимов и конфискациями в церковных владениях, для финансирования великого крестового похода, харизматическим лидером которого будет король, audacter, viriliter, patenter. Доводы Ногаре отмечены мистической экзальтацией, граничащей с фанатизмом. Следовало уничтожить мерзость тамплиеров кровью и огнем, чтобы очистить Церковь и Королевство, а затем, одухотворенными истинной верой, установить власть Христа в Святой Земле. Альфонс Дюпрон говорил об "очищающей жестокости Гийома де Ногаре, темпераментной, но и пропитанной самыми суровыми максимами еврейской религии". Мистической экзальтации Ногаре вскоре был противопоставлен более приземленный реализм восходящей звезды Совета, Ангеррана де Мариньи, но даже в 1309 году хранитель печати все еще сохранял свое первенство. Однако для того, чтобы осуществить его великий проект, орден тамплиеров должен был быть сначала уничтожен, а Папа не переставал препятствовать этому богоугодному делу.