С фламандцами Мариньи взял дело в свои руки, причем в более жестокой форме, поскольку здесь он имеем дело с людьми, которых можно не щадить, не такими как потенциальный император и Папа, а с вассалом короля и мятежными городами, которые отказываются принимать договор. В начале лета Мариньи отправился во Фландрию в сопровождении мастера арбалетчиков Пьера де Галарта и маршала Жана де Гресса, что уже предвещало недружественный характер визита. Он с глазу на глаз встретился с Людовиком, графом де Невер, который представлял своего отца Роберта де Бетюн, графа Фландрии. Камергер просто потребовал отречения последнего: либо он отдавал графство своему сыну Людовику де Невер, который отдавал его королю в обмен на землю и деньги, либо он отдавал графство в качестве приданого Жанне Фландрской, которая должна была выйти замуж за Филиппа д'Эврё, племянника короля, либо он отдавал его своему сыну, который должен был жениться на сестре Филиппа д'Эврё. Людовик де Невер, имевший репутацию непостоянного и развратного человека, не был впечатлен и отказался от всех трех решений. Попытка запугивания провалилась, было решено собраться в сентябре в Турне на публичную конференцию.
Ангерран де Мариньи прибыл в Турне во главе роскошной процессии из нескольких десятков сержантов, клерков и нотариусов и был официально принят эшевенами. В то же время Карл Валуа, брат короля, находился в городе по частным делам со скромной свитой. Оскорбленный пышностью камергера, он затаил обиду. Мариньи нажил себе опасного врага, но ему нечего было бояться, пока король был жив.
Конференция началась с очень жарких обменов мнениями. Людовик де Невер обвинил короля в том, что тот благоволит графу Эно в его ссоре с графом Фландрии. Мариньи, обращаясь к Роберту де Бетюн, ответил: "Сир граф, вы не должны удивляться союзу между королем и покойным графом Эно, и его наследником, против Монсеньера Ги, вашего отца, и его детей. Упомянутый Монсеньер Ги, ваш отец, будучи вассалом короля Франции, царствующего поныне, и являющегося верховным сеньором всего графства Фландрии, заключил без всякой причины, союз и конфедерацию против короля, своего господина, с королем Англии, который в то время был его врагом и находился в открытой войне с королем Франции. Он принял последнего на земле Фландрии. Он оказывал помощь и поддержку этому королю Англии и нескольким другим, которые были известными и открытыми врагами короля Франции и находились в состоянии войны с ним".
Затем перешли к главному вопросу: применению Атисского договора. Граф Фландрский сказал, что он недоволен суровостью этого договора, и заявил, что он не потерпит "никакой грубости". Для Мариньи это было слишком. На что вы жалуетесь? Король был слишком добр к вам, ведь он мог бы конфисковать графство и отрубить головы всей семье: «Сир граф, ни вы, ни ваш сын граф де Невер не должны оспаривать или осуждать дела и поступки короля Франции представляя их в дурном свете, и вы не должны давать народу повода верить этому. Ни вы, ни кто-либо другой не может сказать о короле ничего, кроме как "все хорошо" и "все преданы". Он оказал вам столько милостей, что вам лучше признать их, а не бросать ему вызов. Он держал в темнице, по своему желанию, вашего отца, вас и других ваших родственников, лишенных свободы и имущества, и мог по справедливости лишить вас головы и жизни, или подвергнуть какому-нибудь другому наказанию, которое ему было угодно, за ваши великие злодеяния и злодеяния ваших братьев и всего вашего народа».
Затем Мариньи хотел продолжить, но Роберт де Бетюн и Людовик де Невер не собирались оставлять все как есть. Протестуя против излишних выражений камергера, они прервали его, предположив, что он не выражает мысли короля: "Я считаю, что слова господина Мариньи не были ни повелением короля, ни его волей". Следует ли рассматривать эту попытку отмежевания короля от своего советника как еще один признак слабости Филиппа Красивого по отношению к своему окружению, его неспособности направлять и контролировать своих советников? Это было бы не очень умно со стороны фламандцев, которые стремились прежде всего апеллировать от камергера к государю. Это было напрасно, так как Филипп Красивый не отрекся ни от одного из своих советников.