Филипп Красивый

Жоффруа Парижский немного более лиричен, но, будучи очевидцем события, он также настаивает на мужестве Моле и восхищении толпы:

Магистр, увидев готовый костер,
Разделся без страха
Я увидел его, когда он остался
Голым в в одной лишь рубашке
Стоял он свободно и гордо;
Нисколько не содрогаясь
Силой его подтолкнули
И привязали к столбу.
А он подчинился без страха.
Когда же вязали его руки веревкой,
То он сказал им: По крайней мере,
Позвольте мне сложить руки
И к Богу вознесите молитву
Ибо настало пора и время.
[…]
Это мое желание, и я молю вас
Пресвятой Девой Марией,
От которой родился наш Господь,
Поверните меня лицом на восток.
Его просьбу исполнили.
И так смерть забрала его
И все восхищались этим.

Настолько, добавляет Джованни Виллани, что "в ночь после мученической смерти упомянутого магистра и его товарища, их прах и кости были собраны монахами и другими церковными людьми как священные реликвии и отнесены в освященные места".

Виллани не присутствовал при казни, но он узнал эти подробности от своего отца, который тогда находился в Париже. Обстоятельства этой казни способствовали появлению слухов в духе того времени. Два тамплиера, заживо сожженные на закате, и протестующие против обвинения, с лицами, обращенными к башням Нотр-Дам, и произносящие угрозы в адрес тех, кто несет ответственность за их смерть, могли только подпитывать черные легенды мракобесного Средневековья. По словам Жоффруа Парижского, который, должно быть, находился недалеко от костра, чтобы услышать эти слова, Жак де Моле сказал:

Это скоро произойдет с теми,
Кто обрек нас на смерть.
Тем, кто несправедливо осудил нас:
Бог отомстит за нашу смерть.
Сеньоры, — сказал он, — знайте,
Чтобы все, кто преследовал нас
Будут горько страдать.

Поскольку Папа умер через месяц, а король — через семь месяцев, этого было достаточно, чтобы возник миф о том, что Великий магистр призвал обоих предстать перед Божьим судом.

Более прозаичным было то, что у монахов монастыря Сен-Жермен-де-Пре, который находился через дорогу, были другие заботы: крошечный остров Жавье, который представляет собой не более чем песчаную отмель вдоль Иль-де-ла-Сите, где был устроен костер, принадлежит им. Король, торопясь, не спросил у них разрешения на его использование. Монахи решили, что король воспользовался казнью, чтобы аннексировать эти несколько квадратных метров земли. Поэтому они потребовали и через несколько дней получили постановление парламента, в котором король признал, что не хотел причинить им вреда, сжигая "двух мужчин, которые когда-то были тамплиерами" на острове посреди Сены, "расположенном между нашим садом на одной стороне упомянутой реки и монастырем братьев ордена Святого Августина, на другой стороне реки".

Внутрисемейный скандал

Именно в разгар этой парижской суматохи дочь короля Изабелла прибыла с пачкой петиций от гасконских сеньоров обращавшихся к парижскому парламенту. В течение чуть более месяца она добилась от Филиппа Красивого нескольких уступок, в частности, права для апеллянтов отозвать свое обращение в парламент, если они сделают это без принуждения и если это не повредит интересам короля Франции. До этого, после подачи апелляции, она не могла быть отозвана, и процедура должна была продолжаться до вынесения приговора парламентом.