Однако в 1978 году в журнале Revue historique (Историческое обозрение) Робер-Анри Ботье предпринял замечательную попытку использовать дипломатические архивы для того, чтобы сделать выводы о личности короля. Статья, являющаяся образцом метода, в точности соответствует своему названию: Diplomatique et histoire politique: ce que la critique diplomatique nous apprend sur la personnalité de Philippe le Bel (Дипломатия и политическая история: что рассказывает нам дипломатическая переписка о личности Филиппа Красивого). Автор, главным образом, через анализ формы документов, а не через их содержание, очень многое нам открывает.
Так, во времена правления Филиппа IV у нотариусов канцелярии вошло в привычку отмечать имя лица или ведомства, заказавшего документ. Если просьба исходила непосредственно от короля и таким образом выражала личную волю государя, нотариус указывал внизу: Per dominum regem, Rex precepit или De mandato regis (По приказу короля). Другие письма, даже если они озаглавлены именем короля и отправлены скрепленные большой печатью, заказывались хранителем печати, камергерами, духовником и т. д. Они выражают коллегиальное решение, решение Совета, и неизвестно, в какой степени король принимал в этом участие. Однако можно заметить, что практически все письма помеченные De mandato regis носят частный характер и лишены политического содержания. Это письма, отправленные членам королевской семьи, родственникам, придворным или в религиозные учреждения; это подарки, подтверждения обменов, покупок или продаж. На этих письмах также стоит маленькая красная сургучная печать — личная печать короля. Только около десяти политических или административных актов попадают в эту категорию, и все они датируются 1302 годом: военный союз с графом Эно (1297), два письма графу Фландрии (1295), указ о восстановление эшевенства в Лаоне (1297), акт об апелляциях Лаона (1296), мандат Ногаре на проведение расследования о привилегиях Эрви, в бальяже Труа (1301), мандат сенешалю Каркассона (1289), письмо о сумме в 6.000 ливров, полученной по случаю дел в Арагоне (1301).
Что это значит? Два момента: во-первых, король, похоже, лично занимался только частными делами, оставляя политические дела Совету; во-вторых, после Кортрейка король стал меньше заниматься делами. Однако Робер-Анри Ботье считает, что нужно быть осторожным, потому что "если король не появляется в документах часто, то это потому, что важные вопросы обсуждались в Совете, в присутствии короля и канцлера: поэтому решение, принятое Советом, и отраженное в документе, скреплялось большой печатью без малейших затруднений". Все равно хорошо было бы узнать, проводил ли король в Совете свою волю!
Пойдем дальше. Историк отмечает, что начиная с 1302 года Совет все чаще заседал вне присутствия короля: в то время как король постоянно находился в разъездах, Совет оставался в Париже. В письмах упоминаются "люди короля, находящиеся в Париже для его работы"; и "с конца 1303 г. акты, касающиеся субсидий, децимов, выплат доходов в казну, денежных реформ и полицейских мер, таких как запрет турниров и запрет всех собраний в Париже, выпускаются вне королевского присутствия". Таким образом, когда мы приписываем Филиппу Красивому все эти важные решения, принятые от его имени, вполне может быть, что они исходили не от него, и что он довольствовался тем, что позволил им произойти.
Давайте продолжим. После потрясения от Кортрейка, наступило потрясение после смерти королевы в 1305 году, которое, казалось, ознаменовало новое отчуждение короля от политической жизни. Филипп IV увеличил число паломничеств, пожертвований и подношений, о чем свидетельствуют хартии с личной печатью и словами Per dominum regem, Rex precepit. Король погрузился в набожность и аскетизм, подталкиваемый Ногаре, который, казалось, монополизировал власть, вплоть до того, что назвал себя канцлером: впервые в ноябре 1309 года в королевском акте, вместо обычного упоминания per vos, указывающего на то, что он был заказан хранителем печати, было указано per cancellarium. Иностранные корреспонденты не ошиблись: в письмах от Папы, короля Арагона, Эймара Валенсийского Ногаре титулован как канцлер. А арагонский посол, сообщая о смерти Ногаре своему королю, называет его: "G. de Nogareto, cancellarius domini regis" ("Г. де Ногаре, сеньор канцлер короля").
Король, пишет Робер-Анри Ботье, был тогда "помешан на чистоте нравов", что объясняет, почему, пренебрегая политическими делами, он неистовствовал против Бонифация, против тамплиеров, против своих невесток. Но "пока король все больше и больше погружался в сон (или кошмар) мистицизма, что происходило с политическими делами?" Они были делегированы советникам. Историк опирается здесь на свидетельства послов короля Арагона, чтобы показать, что король был не в состоянии принять решение в одиночку. Ему необходимо было присутствие советников с их осведомленностью. Так, в 1304 году, когда послы встретились с ним в Асньере, чтобы обсудить предполагаемый брак между одним из его сыновей и дочерью Хайме II, важный вопрос, который волновал его в первую очередь, он сказал им, что не может обсуждать его, потому что его советники находятся в Париже; он попросил их вернуться и ждать его там, и именно с советниками далее проходило обсуждение. В 1313 году он отказывается обсуждать вопрос о правах на долину Валь-д'Аран с послами, пока не приедут советники, отвечающие за это дело. И Робер-Анри Ботье заключает: «Из всех этих свидетельств, которые подтверждают то, что донесли до нас дипломатические документы, вырисовывается очень четкий образ принципиально молчаливого человека, отрешенного от дел этого мира, все больше и больше полагающегося на своих советников и особенно на "главных" из них: какое-то время на Флота, затем Ногаре и, наконец, Мариньи». По мнению этого историка, скрытный характер короля можно объяснить его трудным детством. Филипп лишился матери в двухлетнем возрасте, вырос среди интриг двора, где соперничали кланы его мачехи Марии Брабантской и фаворита отца, Пьера де Броссе, стал наследником престола после подозрительной смерти старшего брата, презирал слабого отца и почитал святого деда, женился в шестнадцать лет на тринадцатилетней девушке, вступил на престол после неожиданной смерти отца в крестовом походе. Диагноз Робера-Анри Ботье ясен: "Филипп Красивый никогда не интересовался делами: охота занимала большое место в его жизни с самого начала и до конца; Кортрейк пробудил его, но затем, особенно после смерти жены, он был охвачен пылкой верой, которая почти закрыла от него земные заботы. Он был замкнут, не умел и не стремился выражать свои мысли и позволил подчинить себя людям, которые умели и хотели это делать: Ногаре, пользовавшегося этим, без угрызений совести, настоящего Распутина, который мог по своему желанию возбудить мистическую страсть короля во имя веры, морали, чистоты церкви и ее лидеров; затем Мариньи, искусного оратора, дипломата с неумеренными амбициями".