Он спустился с уступа скалы в ущелье, которое сначала казалось ему бездонным. Потом вскарабкался на второй уступ, втыкая бесчувственные руки, точно палки, в снег, и по другую сторону уступа увидел нечто такое, что заставило его замереть. То было лицо, страшное, бородатое лицо. Если бы слабость не ослабила Филиппа, он заметил бы на этом лице жуткую печать голода.
Это лицо, ужасное, грозное, казалось лицом людоеда, и Филипп понял, что перед ним стоит Вильям Де-Бар, Седьмой брат.
Он пополз вперед, и тот тоже пополз вперед, и они сцепились оба, изнемогая от усталости, слабости, и покатились на дно ущелья. Но, несмотря на их слабость, эта борьба была ужасна. То была борьба двух человеческих призраков. И когда последняя искорка жизни потухла в них, они повалились навзничь, задыхаясь, на расстоянии фута друг от друга.
Филипп посмотрел на костер — небольшой, ярко пылавший костер, — и ему захотелось повалиться всем телом на этот костер, чтобы пламя въелось в его замерзшую плоть.
Во время борьбы он что-то бормотал об аресте, об убийстве, но теперь первым заговорил Де-Бар.
— Вы замерзли, — сказал он.
— Я умираю от холода, — сказал Филипп.
— А я от голода.
Де-Бар поднялся. Филипп весь съежился, ожидая нападения, но Де-Бар протянул ему руку в теплой рукавице.
— Вы должны немедленно снять все, что на вас есть, иначе вы умрете, — сказал он. — Ну?
Филипп медленно протянул ему руку. Де-Бар подвел его к саням, стоящим за костром, и закутал его в толстое одеяло. Потом он достал из кармана стальной нож, распорол на Филиппе обе штанины и рукава куртки, разрезал шнурки сапог и толстые шерстяные носки, начал растирать ему руки и ноги. Он тер их до тех пор, пока Филипп не почувствовал жжения, точно от комариных укусов.
— Еще бы десять минут, и вас не было бы в живых, — сказал Де-Бар. Он закутал Филиппа во второе одеяло и подтащил сани, на которых тот лежал, поближе к костру. Потом подбросил в огонь еще охапку хвороста и достал из кармана мерзлую ощипанную птицу величиной с воробья. Держа ее между большим и указательным пальцами, он взглянул на Филиппа и подобие улыбки промелькнуло на его обросшем лице.
— Обед, — сказал он, и Филипп уловил нотку горькой иронии в его голосе. — Это — дрозд, первое живое существо, встреченное мною на пути сюда из Фон-де-Люка. Он весит четыре унции, и мы сейчас полакомимся им. Я не ел с позавчерашнего утра, но тем не менее я рад угостить вас, если вы голодны.
— А куда делся ваш провиант? — спросил Филипп.
Он почувствовал, как по его жилам разливается тепло. Но не оно было причиной румянца, вспыхнувшего на его лице. Де-Бар спас ему жизнь, и теперь, когда он мог убить его, он предлагал ему пищу. «Аутлоу» насадил птицу на заостренный прут, как на вертел, и указал на огромную собаку из породы мекензи, привязанную к стволу сосны.
— Я взял с собой достаточно провизии, чтобы продержаться до Чипецей, но в первую же ночь пес съел все, оставив мне одни кости. А ваш провиант утонул в озере, а?
— Да, вместе с собаками, — сказал Филипп. — Спички, и те погибли.
— Лед обманная штука, — заметил Де-Бар дружеским тоном, медленно переворачивая птицу над огнем. — Этим озерам ни в коем случае нельзя доверять. Пожалуй, вы бы меня быстро догнали, не случись с вами эта история, а?
Он усмехнулся, и Филипп, к великому своему изумлению, тоже усмехнулся.
— Да, я шел за вами по пятам, Виль.
— Хо-хо-хо, — рассмеялся «аутлоу». — Это звучит замечательно. Меня все знают под другим именем. Я за много лет впервые слышу свое настоящее имя.
Он внезапно перестал смеяться, и лицо его омрачилось.
— Это мне напоминает родину, — промолвил он более мягко. — А вас как зовут, товарищ?
— Стил… Филипп Стил.
— Я когда-то знал одного Стила, — сказал Де-Бар. — Еще до того, как… Он был моим другом.
На мгновение он перевел глаза на Филиппа. То были глубокие, серые, широко расставленные глаза. В них светилась такая отвага, их взгляд был так прям, что Филипп запомнил их навсегда. Он заметил также, что Де-Бар совсем еще не старый человек, несмотря на свой изможденный вид.
Он присел на санях, когда Де-Бар отошел от него и начал развешивать на прутьях, воткнутых в снег вокруг костра, замерзшую одежду Филиппа.
— Почему вы не убьете собаку, раз вы голодаете? — спросил он.
— Потому что пес второй из самых близких мне существ, — сказал он дрогнувшим голосом. — Он неразлучно со мной в течение десяти лет. Он голодал вместе со мной, дрался вместе со мной, умирал вместе со мной и будет со мной до тех пор, пока я жив. Вы бы стали есть мясо вашего брата? Он мой брат, последний мой брат, которого мне оставил ваш великий закон. Вы бы убили его, будь вы на моем месте?
Что-то защекотало в горле у Филиппа, и он ничего не ответил. Де-Бар подошел к нему, держа зажаренную птицу на конце прута. При помощи ножа он разрезал птицу на две части и поделил одну из этих частей пополам. Одну четвертушку он бросил собаке, которая сразу же проглотила ее. Половину же он насадил на острие ножа и протянул Филиппу.
— Нет, — сказал тот, — не могу.
Их глаза встретились, и Де-Бар, стоявший на коленях, откинулся назад, не сводя взгляда с Филиппа.
— Послушайте, Стил, — сказал он, помолчав секунду, — не будьте дураком, забудем все на время. Кто знает, что случится с нами завтра или послезавтра. Умирать в компании все-таки приятнее, чем в одиночку, правда. Забудем о том, что вы — закон, а я — человек, и что я кого-то там убил. Мы оба в одинаковом положении; будем же эти несколько часов друзьями, протянем друг другу руки и встретим последнюю минуту вместе. Если мы каким-либо чудом спасемся и найдем пищу, то будем бороться честно и открыто. Лучший из нас победит. Будьте честны со мной, старина, и я буду честен с вами, вот вам моя рука.
Он протянул руку, заскорузлую, мозолистую, покрытую шрамами, и Филипп, издав какой-то странный горловой звук, крепко стиснул ее.
— Я буду честен с вами, Виль, — крикнул он. — Клянусь, что я буду честен при этих условиях, если мы найдем пищу и останемся в живых, мы будем драться один на один, и лучший из нас победит. Но сегодня я уже ел, а вы умираете от голода. Ешьте поскорей, потом покурим. К счастью, моя трубка и табак уцелели.
Де-Бар принялся есть, а Филипп курил трубку. Как ни мизерна была пища, но она вдохнула в Де-Бара новую жизнь. Он стал ловко собирать хворост, пока Филипп подставлял свое лицо ласке огня, а оттаивающая одежда дымилась над костром.
— Хорошая штука компания, — сказал «аутлоу», возвращаясь к костру. — Знаете, я уже много лет не чувствовал себя так хорошо, спокойно, ей-богу. Не потому ли, что я чувствую приближение конца?
— У нас еще есть надежда, — вставил Филипп.
— Надежда, — воскликнул Де-Бар, — больше, чем надежда, голубчик, уверенность, уверенность в том, что конец близок. Видите ли, Стил… — Он сел на сани рядом с Филиппом и заговорил таким тоном, словно они были знакомы много лет. — Я жду конца, и поэтому-то я так весел и спокоен… Я вам кое-что расскажу, если вы ничего не имеете против.
— Говорите, я слушаю, — сказал Филипп и придвинулся ближе.
Теперь их плечи соприкасались.
— Это конец, — говорил Де-Бар очень тихо. — Если мы выберемся отсюда и будем драться, вы победите, потому что я буду мертв, Филь. Вы понимаете, когда бой кончится и вы победите, я буду мертв. Это один шанс.
— Если победите вы, Виль?
— Это будет другой исход, — сказал он мягко. Потом указал на собаку. — Я вам говорил, этот пес — второе по счету близкое мне существо на земле. Первый мой друг девушка. Она жила там, у меня на родине… много лет назад… как это случилось. Теперь ей тридцать лет. С тех пор, как мы были детьми, она свято верила в меня все время… и писала мне ежемесячно, в течение десяти лет… только ее письма и поддерживали во мне жизнь, и в каждом письме — чтобы я позволил ей приехать ко мне, где бы я ни находился. Но, кажется, дьявол еще не совсем поквитался со мной. Я до сих пор не мог либо не хотел этого сделать. Только теперь я согласился, и мы договорились о встрече. Сейчас она как раз находится на пути в Южную Америку. Там мои братья, и если я справлюсь с вами, я по еду туда же к ней. И это будет другой исход, Филь, и поэтому-то я так весел. Так или иначе, все скоро кончится. Он склонил взлохмаченную голову на руки в теплых рукавицах, и на несколько минут воцарилось молчание.