Ушел Вовчик. А мне и пойти некуда, а магазины, дабы переодеться наконец в штатский костюм (прошлый раз не купил, ничего приличного не было) не работают — воскресенье. Память подсказывает, что в военторговском магазине[1] иногда бывает импортная одежда. Но это — потом. Мне сейчас главное до утра не спать.
Я уселся с тетрадкой и ручкой и стал записывать, что помню про Ленинград? Надо было хоть для себя понять — есть ли у меня третье сознание?
Как выяснилось, Ленинград почти не помнил. А вот Санкт-Петербург помнил хорошо. Единственное детское воспоминание о Ленинграде было такое: мне купили настоящий «взрослый» костюм — светлые брюки с курточкой, похожей на спортивный пиджак. Интересное было время, в котором взросление было связано с длинными гачами штанов, а короткие штаны или байковые шаровары символизировали мелочь пузатую. И в этом почти взрослом костюме, хоть и был он мне великоват, отправился я по Невскому фланировать.
Там (это где-то год 1957−8) было полно тиров, да еще изобретательных: падали бомбочки, пикировали подбитые самолеты, вращались мельницы… И призы были всякие — игрушечные пистолетики и еще что-то. Мягких игрушек, ставших нынче непременным атрибутом всего и всегда, не было. Две копейки стоила пулька.
Вдоволь настрелявшись, зашел в кафе. Еду не помню, но еще заказал бутылку пива. Принесла официантка, но со всех столиков на меня начали коситься. Выпил пару стаканов, попросил счет. Что-то около полутора рублей набежало, дал два, сказал, что сдача не требуется. Соседние столики аж жевать прекратили, заинтересованные. Официантка чаевые не приняла. Я секунду раздумывал, потом сгреб мелочь и свалил.
Надо сказать, что пить всерьез я начал после армии, а до этого мог позволить глоток сухого вина или пару — пива. Хотя к алкоголю относился с симпатией: Знакомые на поминках уговорили меня выпить стаканчик и я, почувствовал, как ледяная глыба в груди немного подтаяла и я даже поклевал что-то, впервые после смерти отца. Отчетливо помню, как мы с Витькой Хорьковым пришли к физику Михаилу Куприяновичу перед экзаменом с бутылкой водки, бутылкой сухого, банкой печени трески в масле и пучком зеленого лука. Вот, как меня не уговаривали, выпил полстакана сухого — и все. Только это воспоминание связано не с Ленинградом, а с Иркутском. В 15-й школе дело было, я её нынче проходил, когда в церковь шел, но ничего не шевельнулось. А теперь — глянь, вспомнил.
А физик нам тогда показал на знакомые билеты, так что третий закон Ньютона я отбарабанил на пять.
В окно опять постучали. Соседи. Приглашали похмеляться.
Отказался.
Плохо, что в доме почитать нечего. Скука!
И непонятно почему вспоминается Купчино, то что за Волковкой — одного из южных притоков Невы реки Волковки, ранее также называвшейся Сетуй. Хотя по времени там еще нормальной жизни и многоэтажных домов быть не может. После рухнувшего союза там заселяться начали всерьез.
Я вдруг осознал, что нахожусь в диктаторском государстве, где неосторожные рассуждения могут привести к изоляции или принудительном заключении в психушку. После последних агоний СССР я настолько привык к демократии, что находится в стране, где власть еще в двадцатые годы захватила группа совсем не гуманных личностей, сопряжено с риском. И я это осознал внезапно и с обреченностью, глядя на газету с казенными статьями.
Психологически до сих пор в России логика крепостных людей. После того, как Ленин с коллегами захватил власть, дав народу мнимую свободу, россияне занялись уничтожением друг друга. Как всегда пример надо брать с «Великого» Сталина. Он провёл 17 съезд партии- съезд победителей и победил: из 1966 делегатов после съезда 1108 были расстреляны, а в1937 — оставшиеся.
В марте 1937 года на пленуме ЦК ВКП(б) Сталин выступил с докладом " О недостаточности партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников" Тов. Ежову был дан карт-бланш. На пленуме выступили 72 человека. Из них 57 оказались двурушниками и были ликвидированы.
Сама однопартийность должна вызывать у нормальных людей подозрение: зачем тогда голосование? Но все тупо иут на выборы, таща в руках лозунги и транспаранты…
Вот так я промаялся до утра, пару раз выбежав на улицу и растерев лицо и шею колючим снегом.
