Выбрать главу

Глава 11

Сегодня особый день. «Мыслю, следовательно, существую», — говорил Рене Декарт. Эта формула возникла при попытках найти первичную, бесспорную и абсолютную истину, на базе которой можно построить философскую концепцию абсолютного знания. Декарт ставил под сомнение всё: внешний мир, свои чувства, Бога, общественное мнение. Единственное, что не удалось поставить под сомнение, — это собственное существование, так как сам процесс сомнения в собственном существовании являлся доказательством этого существования. Фраза стала метафизической основой философии Нового времени. Она провозгласила главенствующее положение субъекта, вокруг которого и стало возможным выстроить достоверное познание.

Но как быть мне, если за право существования борются целых три мыслящих сознания. Впрочем, ленинградец не борется — оно готов присоединится к любому. К тому, кто победит. Мне приятна его лояльность, всегда хотел уметь лечить животных.

А вот беспредельный алкаш бунтовал всю ночь. Кулаки, несмотря на войлок стен, сбиты в кровь. Под утро в полусне, пока еще тело мне не подчинялось, он попытался что-то написать, для чего разодрал засохшую ссадину на коленке. Крови он добыл немного поэтому разобрать, что означает слог «ПЕ» на простынке я не смог. Почему простынке? В камеру для буйных не давали вносить длинную материю из которой можно было бы сделать петлю на шею и, нажимая ногой, попытаться удавиться. Поэтому и я предварительно оставил всю одежду в шкафчике при входе. А чё — в палате было тепло и пол мягкий.

Утром выпустил меня сам профессор, который пришел на работу пораньше, чтоб провести со мной блиц-гипноз. По окончанию которого сообщил, что ленинградец готов к единению, а боксер называет меня педерастом и грозит уничтожить.

— Мы сегодня перед сном попробуем медикаментозное воздействие на эту агрессивную личность, — сказал довольный профессор.

Еще бы, на пустом месте оригинальная научная работа подвалила. В моем лице.

Ну да ладно. Поблагодарил и опять на улицу. Ввиду того, что универ мне не светит из-за отсутствия документа о среднем образовании, планы следует изменить. Поэтому мой путь лежал в редакцию молодежной газеты, которая находилась рядом с рестораном Ангара.

Мне было известно (из памяти не помню какого сознания), что В 1965 по решению ЦК ВЛКСМ «Советская молодёжь» начала выходить большим форматом 3 раза в неделю. То бишь, стала серьезной газетой с подросшими гонорарами. И я решил опубликовать там свой старый рассказ-аллегорию про одинокого волка. Я так давно его написал и так часто декламировал (в прошлой жизни, естественно), что помнил его наизусть. Следовало только напечатать на пишущей машинке. Ах, сколько машинок прошло через мои руки в прошлой жизни! Начиная с Rheinmetall и кончая Erica [1].

Приняла меня заведующая отделом писем Лариса Ланкина, которую я смутно помнил ни весть каким сознанием. Как помнил и некоторых сотрудников газеты: Е. Суворов и Е. Хохлов, Г. Волович и И. Альтер, В. Жемчужников и Ю. Файбышенко, впоследствии знаменитые В. Распутин и А. Вампилов, художник В. Пинигин. Мастера фото В. Калаянов и В. Белоколодов, рисованными заголовками, карикатурами, заставками…

Да и молодежь мне была знакома, но они, естественно обо мне в этом обличие не подозревали. Как-то странно общаться с памятью. И в чем-то скучно. А новые журналисты, мои прошлые современники: Л. Ланкина, Г. Дмитриев, Б. Ротенфельд, А. Харитонов, Н. Бриль, А. Голованов, Н. Кривомазов, Л. Мончинский. Леня Мончинский вел отдел спорта и особым интеллектом не блистал, но сдружился с Высоцким и вместе с ним даже написал (ну как написал — напечатал) книгу «Черная свеча» Но при жизни Высоцкого вышла только первая ее часть «Побег», которую они написали в соавторстве. А вторая- «Стреляйте, гражданин начальник» была написана Мончинским, но успеха не обрела. В 2006 году по мотивам этой книги был создан сериал «Фартовый».

— И чем я могу помочь красивому солдатику? — спросила Лариса важно.

— Пишущей машинкой, — ответил я. — На полчасика. Я хочу вам в газету рассказ предложить, но у меня негде его напечатать.

— У нас только «Башкирия» в отделе. Пойдет?

— Годится, я тут в уголке, мешать не буду…

Я начал бойко (полувековой опыт не пропьешь), немного раздражаясь от тугой клавиатуры. Эпиграф печатать не стал, Осип Мандельштам в этом времени не поощряется, а уж его стихи подавно. Особенно те, что были у меня перед рассказом:

«Мне на шею бросается век-волкодав…»

Ну а рассказ не забыл. Хотя память постоянно сбоила, как сбоит хронометр, побывавший под асфальтоукладчиком.