Ну конечно, Нахимовские и Суворовские училища всегда были надежным оплотом партии и военных. Даже Путин в свое время организовал то ли Гвардейское, то ли еще какое училище. А мне в прошлом (в будущем) всегда было жалко этих пацанов, кои в увольнении неприкаянно бродили по Москве. Я их всегда угощал мороженным и давал денег на нехитрые развлечения в парках или в кино…
— Рассказ хочу подать для публикации, — сказал я секретарше, — только он еще не написан. Можно я у вас его на машинке напечатаю?
Ну да, свой старый — юношеский рассказ-аллегорию про волка я помнил наизусть, так как неоднократно его читал перед публикой. Рассказ тогда был опубликован в «Литературной газете» и принес мне семьдесят пять рублей гонорара, за вычетом процента за бездетность.
— Что вы такое надумали? — поморщилась секретарша. — Ну никак не можно, тут мое рабочее место.
— А если так? — я распахнул дубленку.
Сработало. Машинка была здоровенная — «Башкирия» и стояла на отдельном столике. Я зарядил через копирку три экземпляра и быстро напечатал рассказ.
' Он подошел к шелестящим на морозном ветру флажкам, понюхал их, тяжело втягивая худые бока. Флажки были обыкновенные, красные. Материя на ветру задубела и пахла не очень противно: человек почти не чувствовался. Он пригнул остроухую морду и пролез под заграждение. Флажок жестко погладил его по заиндевевшей шерсти. Он передернулся брезгливо и рысцой потрусил в лес, в бесконечно знакомое ему пространство.
Лес глухо жужжал, стряхивая лежалые нашлепки снега с синеватых лап. Тропа пахла зайцами и лисой. Все наскучило. Где-то подо льдом билась вода. Он присел около сугроба, приоткрыл седую пасть и завыл жутко и протяжно, сжимая худые бока. Ребра туго обтягивались шкурой, и казалось, что кости постукивают внутри. Он лег, перестал выть, прикрыл тусклые глаза, проскулил по-щенячьи. Мягкими иголочками взметалось в снегу дыхание. Мохнатая ветка над головой закачалась укоризненно, стряхнула пухлый налет снега. Тогда он встал и, тяжело ступая, ушел куда-то, не озираясь и не прислушиваясь…'
Заканчивался рассказ тем, что деревенский милиционер убивает волка:
' Мужественный человек заверещал по-заячьи и, как его пес? упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, закрывшего голову руками, на пса поодаль, сделал движение к черной железине пистолета — понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым, и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.
Он шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, успел притянуть к лицу пистолет, успел выстрелить, не вставая. Он был человек и поэтому он выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него. И поэтому он попал…'
Идейная суть была в том, что волк был последним на всей планете. «Он ходил один не потому, что не мог сбить стаю. Просто он один остался в этом лесу. А может, и на всей земле. Последний волк на земле! И он знал об этом. И жил он иногда по инерции, а иногда потому, что он последний.»
Рассказу предшествовал эпиграф из стихотворение Мандельштама, но я его не напечатал, остерегся. Кто знает, реабилитирован ли поэт в этом времени? Да и очень дерзко бы прозвучало в диктаторском обществе этот отрывок:
«Мне на шею бросается Век-волкодав…».
— Как быстро вы печатаете, — сказала секретарша, принимая и регистрируя рассказ. — Я передам его литературному консультанту Шефнеру, он благосклонен к новичкам.
Я благосклонно кивнул и пошел домой, стараясь не смешиваться с толпой, ибо до сих пор опасался шкодливого сознания Ветеринара. (А может — Боксера, но тот более прямолинеен…)
Глава 24
По дороге встретил несколько легко одетых цыган. Если у женщин, благодаря многочисленным юбкам и кофточкам, холод не вызывал неприятных ощущений, то мелкие и чумазые пацаны были полураздеты. И компенсировали отсутствие тепла энергичными движениями. Подбежали и ко мне парочка…
Раньше меня интересовали цыгане. Нравилось их вольное (на первый взгляд) житье, их (относительная) свобода, их вольные (так казалось) поступки. Со временем я понял, что у них, как впрочем и у всех полудиких сообществ, четкая и жестокая организованность. Структура подчинения, как в диктаторских государствах, но с налетом мистики. Женщина в их структуре ценилась дешевле лошади, а пацаны до определенного возраста вовсе не принимались за равных.
(В 1956 году вышел судьбоносный указ об оседлости, который коренным образом изменил как образ жизни цыган, так и их роль в советском обществе. Согласно этому документу, бродяжничество, коим, собственно, и является кочевые традиции цыганского народа, стало преступным, и подлежало уголовному преследованию. Но Хрущев сотоварищи не стремился всех до единого цыган отправить в места не столь отдаленные. Задача их состояла в том, чтобы: