При этом она так выделяла «Герой», будто сие заведомо пришивает моему реципиенту ангельские крылья.
Ну да, ну да, время такое. Народ отчасти зомбирован, отчасти идеализирован. Да и кавалеры боевой Звезды в мирное время редко попадаются. До «афгана» еще больше десяти лет, а про другие войнушки я мало информирован. Нет, слышал про Анголу, про дворец Амина, но, вроде, это попозжа было. Правда в заметке про моего Героя (была такая заметка из газеты «Суворовский натиск» без фото в бумагах) говорилось, что молодой воин получил награду за героизм, проявленный в боях в тайной операции, где был тяжело ранен. Ничего, кроме Шестидневной войны Израиля мне на ум не приходило…[1] (Конечно я знаю, что все, перечисленные в сноске события происходили позже, но для удобства повествования мне нужен именно 1966−67 год).
Тем ни менее девушку я успокоил. Дал ей целых сто рублей (!) и попросил прощение. Объяснил, что после ранения куку порой ловлю (теряю связь с реальность). А то, что шрам на правом плече, так меня еще и контузило…
(Может и в самом деле контузило, чего тогда этот отморозок замыслил девчонку мочить. Уж не за то, что она целку берегла. В этом времени к невинности взаимно строже относятся, чем в моем. Правда и целки становятся редкостью — цивилизуется девичье население. Даже в провинции, помнится, встречал я крепких малолеток, готовых на сеновал за платочек красивый…)
Но суть не в этом и не в думах моих неспешных. А в том, что не слышу я характерного стука колес по рельсовым стыкам. И вообще не ощущаю себя в комфорте спального купе. Рука вот нашаривает вместо гладкой стены, нечто шершавое, уродливое. Да и под спиной какие-то доски, на смену пухового матраса международного вагона.
Дело знакомое, но какое дальнее. Попадал я в советские камеры, попадал. И не раз. Дело в том, что я по складу организма совершенно не умел пить. Алкоголь, естественно. Ну а так, как я был генеральским сыночком, то и окружение было соответствующее. И вот часто я попадал в ментовку, а то и в КГБешные лапы, так как был по-пьяни озорным и падким на приключения. Отец, конечно, отмазывал, но не всегда он был в городе…
Так что сомнений в том, что нахожусь в камере и стена покрыта «шубой» — набросом не заглаженного раствора, чтоб посетители не писали на ней.
С трудом подчиняю то ли затекшие, то ли загруженные сознанием бешеного дембеля, ноги и сажусь. Камера, как камера. Без удобств. На соседней лавки спит какой-то бомж, хотя этот термин еще не принято, их зовут бичами[2]. А так как со временем английский проникнет за железный занавес, то их переименуют в милицейскую аббревиатуру — в бомжей (Без Определенного Места Жительства).
Но я в своих записях уже замонался ставить разъясняющие фотки и приводить ссылки, объясняющие наивную лексику СССР времен дорого Леонида Ильича Брежнева. Хорошее время было, время спокойного застоя, время, когда деловым людям можно было ковать свои миллионы. Только тратить их в совдепии было не на что. Машина и квартира с гаражом, ну еще и дача — вот предел мечтаний наивных совковых миллионеров.
А мне очень было хорошо вместе небытия очутиться в таком знакомом и благодатном времени. Где я могу избежать прошлых ошибок, стоивших мне двух тюремных сроков, и построить свое — пусть мещанское — бытие в великолепном видении тех лет.
Но сперва надо разобраться с сознанием, с личностью буйного малого. А то такими темпами он раздербанит и свое и мое будущее.
Кстати, я опять в форме. Вот гад. Я же специально переоделся в спортивный костюм, чтоб не привлекать внимание. Да и награды я снимал.
Но тут дверь в камеру с противным лязгом открылась и свежий воздух рассеял вонизм этого помещения.
— Выходи, герой, — сипло проговорил старший лейтенант, — протрезвел?
— Ну да, трезвый, — ответил я.
— Ну ты и накуролесил. Пришлось с поезда ссадить, не взыщи.
— А вещи?
— Вещи мои у меня, все прибрал. Не ссы. У меня твой вещмешок. Подарки небось родным везешь? Я не смотрел что там у тебя. А вот звездочка и орден у меня в столе. Не мог тебе пьяному позволить награды великие позорить. И документы все у меня. И военный билет, и наградные.
Мы прошли в дежурку и старлей угостил меня крепким и сладким чаем. В похмельную глотку зашло, как нектар.
— Я и говорю патрульным, мол парень уже на дембеле, да и ранетый. Куда вы героя потащите, не по вашему ведомству он нынче. И забрал к себе в линейное отделение при вокзале. Пущай, думаю, парень отложиться до утра. А с поездом не волнуйся, билет-то есть, проводник отдала. Так что оформим, как отставшего от маршрута. Деньги то есть? Доплатишь за купе, если что. Нет, так и в плацкарте доедешь. Тут до Иркутска всего ничего — восемнадцать часов.