После стычки в школе Толик, Санька и Паха собирались немного подготовиться к экзамену по русскому языку, а вечером прошвырнуться по району. О том, что некоторые конспекты Толик решил взять у Наташи, он никому не сказал. Реутов бы начал ревновать и злиться, а Паха вообще о ней слышать ничего не хотел. Сам же Толик не испытывал к Наташе негативных чувств и даже вполне хорошо общался как с ней, так и с ее мамой Алисой Федоровной. Толик без каких-либо проблем мог попросить у Наташи недостающие записи по темам, которые он пропустил по болезни. Он даже сам собрался к ней забежать за тетрадкой, но она наотрез отказалась, сославшись на то, что они с Реутовым все равно хотели вечером гулять. Так и порешили, что сначала она забежит к Толику и отдаст ему тетрадь, а потом зайдет за своим Санькой.
Толик прислонил руку к домику кручи. Закрыл глаза. Холодные доски были равнодушны к его прикосновению. С дороги донесся визг тормозов, а следом – злые голоса переругивающихся мужиков. В голове закрутилась картина того дня. Сирена скорой, мигалки полицейских машин и накрытое черным полиэтиленом тело. В тот день после перепалки в школе Саньку сбили насмерть.
Да, вечером Наташа зашла к Толику и принесла конспекты. А пока Толик по совету матери ставил чай на плиту, Наташа мышкой выскочила из квартиры, даже не попрощавшись и оставив открытой входную дверь.
Существуют ли творцы совпадений, которые заставили Паху в тот вечер выйти из их шестого подъезда чуть раньше, чем он собирался? Существует ли судьба, которая заставила Паху чуть дольше задержаться в магазине из-за балагурящего на кассе выпивохи? Ведь если бы он вернулся домой на две минуты раньше, чем вышла из лифта Наташа, он бы успел пешком подняться на второй этаж и спокойно вручить уставшей после работы матери пакет с молоком и буханкой хлеба.
Но Паха не торопился домой, он запрыгнул на ступеньки перед подъездом и обернулся, потому что ему показалось, что там на небе вдруг что-то сверкнуло. Какая-то звездочка. И Паха подумал, возможно, впервые в жизни, что все-таки тут, в этом мире, вроде не так уж и плохо, потому что и правда здесь… красиво! И слова в его голове подтвердил скрип тяжелой железной двери подъезда. И Паха увидел огромные глаза Наташи на прячущемся в тени козырька темном лице, в тот момент они враз показались ему двумя большими звездами, в которых заключалось все то красивое, что только есть на свете. И если бы Наташа в вечерней прохладе не почувствовала этот запах свежей булки и дурманящего «Олд Спайса», точно такого же, какой был у ее отца, и чего-то еще, что она не успела тогда себе объяснить… Если бы всего этого не было, то ее сердце бы не трепыхнулось от неожиданного твердого Пахиного «Привет!», и не было бы никакого тихого «Привет!» в ответ, и не было б внезапного притяжения губ и случайного свидетельства Саньки, подходившего к шестому подъезду. Но Санька все видел. Санька смотрел. На Наташины руки, долго обвивающие Пахину шею.
Толик согнулся дугой, его тошнило, грудь неприятно сдавило, на глазах навернулись теплые слезы. С гибелью Реутова пришел конец их дружбе, Черепаха умерла. И хотя Толик знал, что смерть Саньки была случайной и что, не переходи он в неположенном месте в тот вечер после встречи друзей, его бы не сбил лихой пьяный водила, тем не менее с тех пор Толик Червоткин больше не общался ни с Пахой, ни с Наташей. Червоткину было жалко всех: себя, родителей Реутова, маму Пахи, Алису Федоровну, Саньку, но только не Паху с Наташей. Невыносимое чувство злости горело в нем, он винил их обоих и никак не мог простить.
Что Санька чувствовал тогда? Как разрывалось его сердце? Куда он бежал от боли? Что видели его глаза? Или не видели, и их застилал туман горя и разочарования? Нет, Толик не желал Пахе и Наташе смерти, но он не мог избавиться от чувства несправедливости. Он желал им наказания. А какого – и сам не знал. Эти мысли так разъедали его изнутри, что сразу после школы он уехал из их маленького городка в столицу. Там он постепенно перестал обо всем этом думать. Он как будто бы начал жить новую спокойную жизнь, как и прежде, только свою.
Из подтаявшего сугроба Толик зачерпнул ладонью горсть снега. Холодной жижей с колкими хрустящими льдинками он вытер лицо и выпрямился. Небо уже совсем потемнело, горящая вывеска супермаркета подмигивала ему лампочками сквозь кривые стволы Филькиной кручи. Толик подумал, что сейчас с радостью бы выпил стакан водки, но возьмет лишь бутылку газировки и шоколадный батончик.