Он снова сглотнул, но слюна, видимо, попала не в то горло, и ему нестерпимо захотелось покашлять. Он сдавленно прохрипел в поднесенный ко рту кулак. И хотя на глаза навернулись слезы, усилием воли он подавил кашель. Все это время, чтобы не встречаться с ней взглядом, он смотрел прямо перед собой, на пенопластовую панель, прибитую к стенке его рабочего места. Там, среди разноцветных стикеров, продырявленная канцелярской булавкой висела фотография его жены с сыном.
– Ничего, – смущенно произнесла она, – все в порядке, я не тороплюсь.
Он кивнул, поднялся со своего места и скрылся в зоне хранения отправлений. Оттуда тут же донеслась пара очередей гулкого лающего кашля. Ее передернуло.
Позже, когда он вернулся и подтолкнул под экран сдачу и чеки, ее рука автоматически скользнула в сумку и нащупала там еще один конверт.
– Э-э… – она немного замешкалась с просьбой, но тут же выпалила: – Вот это еще можно?
Оператор потянул на себя маленький крафтовый конверт и, прочитав адрес получателя, наконец поднял на нее внимательный взгляд.
– Да. Конечно, можно. До Нью-Джерси будет идти около месяца.
Она кивнула и попросила сделать письмо заказным. Он натянуто улыбнулся и снова взялся за работу. Когда все было закончено, она ушла.
Он закрыл отделение на ключ и вернулся к рабочему столу. Рухнул в кресло, ноги ломило от напряжения. Он сидел, зажав ладони между колен. Голова устало свесилась. Идти домой не хотелось, но других вариантов не было.
Его взгляд упал на стопку отправлений, которые лежали в лотке на стеллаже. На самом верху покоился крафтовый конвертик.
Кому: Chervotkin Anatoly.
От: Хрустицкой Анны Степановны.
Он облизнул губы и нахмурился. Коллеги по смене уже ушли домой. Ночные операторы будут позже: приемка заказных отправлений начнется только в два ночи. Сердце его бешено заколотилось. Он вскочил со стула так резко, что ударился коленкой о стол. Сотрясенный ударом канцелярский нож в подставке у монитора компьютера сбил со стенки слабо закрепленную фотографию.
Он перевернул упавший на клавиатуру снимок и уставился на улыбающуюся жену и насупившегося сына-подростка. В голове не было ни единой мысли о них. Он думал только о ней и разгоравшемся внутри жаре.
Он снова глянул на часы и приколол обратно фотографию к пенопластовой панели. Потом взял из лотка верхний конверт и переложил его к себе на стол.
Не теряя ни секунды, он открыл свой блокнот на последней странице и, тщательно выводя каждую букву, переписал адреса отправителя и получателя. Затем он внимательно осмотрел конверт: на его обратной стороне еще были влажные следы от вспотевших пальцев. Он ухмыльнулся. Умница! Ты выбрала самый надежный клапан. Треугольный, смачиваемый. Он поднес письмо ближе к носу и втянул запах у самого края клапана – тот все еще пах намокшим от ее слюны декстрином. Волна возбуждения прокатилась по его позвоночнику. У него было еще несколько секунд до того, как разбухший декстрин намертво схватится с бумагой. И хотя он знал, что в их маленьком отделении никогда не было никакой слежки за сотрудниками, все же поднял голову и, будто вор, анализирующий помещение на предмет камер, провел глазами по периметру зала. Выдохнув и снова вдохнув, он взял канцелярский нож, вставил его в непроклеенное отверстие в уголке конверта и аккуратными ритмичными движениями прошелся по всей линии клапана. Внутри лежал сложенный вчетверо лист с напечатанным текстом.
Он вытащил послание Анны и спрятал его под свою синюю жилетку, в нагрудный карман рубашки. В конверт же он вложил точно такой же лист, сложенный вчетверо. Разница заключалась лишь в том, что подложенный лист был абсолютно чистым. После он тщательно заклеил конверт, на всякий случай проинспектировав его со всех сторон на пригодный к отправке вид. Работа была сделана идеально. Как всегда!
Спустя десять минут он оделся и, поприветствовав заступающих на ночную смену коллег, вышел на улицу. Колкий подмерзший воздух неприятно пробрался через неплотно прилегающие манжеты в рукава потертой кожаной куртки. Резкими движениями он поднял воротник, посильнее натянул рукава и засеменил домой.
Еще на улице, по включенному во всех комнатах свету он определил, что дома его ждут. В окне зала, который он делил с женой, шторы были неплотно задернуты, и в щель можно было видеть горящие лампочки двухъярусной люстры и верхний край шкафа. Тускло освещенный прямоугольник окна сына был расчерчен клеткой железных прутьев и единственный на всем восьмом этаже напоминал тюремное окно. После нескольких попыток суицида решетка была единственным вариантом уберечь не совсем здорового сына от несчастного случая. Кажется, мальчик даже не заметил, что его оградили от мира, но его матери точно стало спокойнее.