Уже у самого подъезда он замедлил шаг. Сколько раз за вечер они выглядывали в окна, смотрели в ночную тьму, пытаясь отыскать его сгорбленный силуэт? Он покривился. Семейная жизнь ему давно опостылела, да и хорошего отца из него не получилось. Но с ними было удобно. Его почти не трогали, не устраивали ему скандалов, не заставляли принимать трудные решения. В конце концов, у него всегда была тарелка еды, чистая одежда и крыша над головой. Все остальное можно было перетерпеть.
Когда он зашел в квартиру, тут же включился телевизор.
– Это я… – произнес он будто сам себе.
В обеих комнатах с его приходом вдруг началась активная деятельность. Он глянул в открытую дверь зала – жена, не поднимая на него глаз, дотянулась до пульта от телевизора и стала переключать каналы. В дальней комнате заиграло оглушительное техно из колонок сына.
Он по привычке поморщился, но на самом деле ему было все равно. Все эти звуки были ничем по сравнению с неистовыми ударами сердца, которые эхом отдавались в его голове. Он чувствовал тепло сложенного листка бумаги в своем нагрудном кармане. Оно его будоражило. Ему хотелось сбросить с себя всю одежду и тереть себя жесткой гладкой поверхностью этого листа. Хотелось взять его в рот и кусать, кусать, кусать, заставляя бумагу мокнуть и рваться под его зубами.
– Есть будешь? – Внезапно жена появилась в коридоре.
– Да, сейчас, – резко ответил он, чтобы подавить злобный крик. – Руки только помою.
Не глядя на жену, он поставил свою сумку на подставку, снял верхнюю одежду и поскорее скрылся в ванной.
Здравствуйте, Анатолий!
Вы, конечно, могли подумать обо мне что-нибудь плохое, например что я дура! Ведь куда это годится – писать человеку, которого видел всего один раз в жизни. И даже не говорил с ним. Так… одна улыбка, один взмах рукой.
Но вы ведь могли мне не отвечать там, у Филькиной кручи? Мне просто показалось, что я… вам понравилась… и вы… возможно… хотели бы увидеться…
В самом деле, вы ведь могли отвернуться, но вы улыбнулись мне в ответ. В ответ… И да, это могла быть простая вежливость, но я почувствовала… И так же почувствовала, что вы поняли все, что у меня всколыхнулось в душе. Вы не могли не понять. У вас это было написано на лице, видно во взгляде.
Вы знаете, вот я сижу сейчас и думаю: какую чушь я вам написала в прошлом письме! Вам нет никакого дела до книг, которые меня впечатлили, фильмов или музыки… Но… вы когда-нибудь смотрели ночью в окно, на огни фонарей вдали… а вокруг такая черная тьма, что хочется скукожиться до размера кончика иголки или вовсе исчезнуть… Но вы смотрите туда, в даль, и чувствуете, что где-то там есть человек, который поймет вас, полюбит вас таким, какой вы есть, и захочет быть рядом, потому что ему с вами хорошо… Было у вас такое?
И вот я недавно так же смотрела снова в окно и почувствовала, что больше там в темноте такого человека для меня нет. И не потому, что для меня никто не предназначен в этом мире, а потому, что я этого человека уже нашла… И это вы… Анатолий.
Господи, теперь мне хочется, чтобы это письмо никогда до вас не дошло и вы ничего не узнали. Пусть я буду вечно смотреть в черную пустоту ночи, ослепленная жестокими далекими фонарями, но не испытывать этой неловкости, стыда, что я поддалась собственным мечтам в голове, но не истинному отношению человека.
Я понимаю, глупо, но мы так похоже смотрим на мир. И это я уже не чувствую, это я знаю.
Я прочитала все ваши книги. И ту единственную, что хранила у себя в кабинете Инна Карловна, я втихую забрала себе. Я украла вас у нее:) Ваши мысли. Ваши миры. Они так созвучны мне. Я читаю вас и думаю, что это могла бы написать я сама. Это как будто мои слова, но написаны они мужчиной.
Я ведь тоже хотела связать свою жизнь с искусством, писать, фотографировать, может быть даже снять кино! Но прозябаю секретаршей директора школы. Нет, я люблю свою работу и людей рядом. У меня вроде бы все есть, но нет самого главного…
Скажите, вы счастливы? У вас, наверное, семья… жена и дети… Но вы счастливы? Вас слышат? Слушают? Чувствуют? Любят?
Хорошо, но скажите, мы же можем просто переписываться? Просто говорить друг с другом. Даже не быть друзьями. А просто быть друг у друга… Возможностью быть услышанным. Возможностью высказаться, поделиться… Как за ширмой у священника. Ведь можем?