Алиса Федоровна тоже улыбалась и нежно придерживала за руку обнимающую ее со спины незнакомку. Словно мать и дочь. Но это точно была не Наташа. Кто же это тогда?
Алиса Федоровна спустила ноги с кровати, и ступни тут же проскользнули в остывшие за ночь домашние туфли, заняв привычно удобное положение внутри. Она глянула вниз – в клетчатых тапках со скругленными носами и оторочкой из грубой овечьей шерсти торчали ее худые, щедро усыпанные крошками пигментных пятен ноги. Эти куриные лапки показались Алисе Федоровне настолько чужими и страшными, что она тут же зажала рот ладонью, не давая громкому крику вырваться наружу. Пометавшись в голове, он не нашел другого выхода, кроме как скатиться крупными слезинками по впалым морщинистым щекам. Нужно было что-то делать, выяснить, в конце концов, куда она попала? Алиса Федоровна встала и, немного постояв в нерешительности у кровати, дошла до кресла и сняла с ручки ярко-желтый махровый халат. На нагрудном кармане золотыми буквами блестела вышитая надпись: «Мамуля».
Накинув халат, Алиса Федоровна подошла к окну: какой же очаровательный вид! Из оживающей от спячки охряной земли повылуплялись первые домики. Большие и маленькие, ровненькие и косонькие. Стоят, млеют, дышат весной. Скинули со своих крыш высокие снежные шапки, проветривают покатые и плоские головы. Между домами – деревья, набухшие, черные, готовые прорваться соком и зеленью. А дальше за жилым частным сектором – широкий рыжий мазок предозерной болотистой осоки, торчащей кудлатой щеткой. И все это обрамляет, словно белой пушистой шалью, полотно озера, которое еще не порвал по швам ледоход. С Наташей и Бориской они точно жили намного ниже, и такого чудесного вида за окном не было.
Дышалось легко и зябко. Она запахнула сильнее халат и подвязалась поясом. Оперлась на комод. Кожа ладоней радостно встретила шершавую поверхность. Странно, но это ощущение было знакомым, будто родным… Она закрыла глаза, подставляя лицо жарким солнечным языкам. Провела по комоду рукой.
В голове загалдели, захлопали крыльями, загоготали чайки. Парной морской воздух защекотал ноздри. Она крепче сжала руку Наташеньки, держащей розовое облако сахарной ваты, и поволокла ее вперед. Нужно было успеть до того, как прогулочный пароходик отправится на экскурсию, на которую они купили билеты.
– Мама, но куда же…
– Давай быстрее ешь свою вату! Не успеем ведь.
– Мама, а ослик? – девочка захныкала.
– Боже, ну что за ребенок!
Она задергала головой в разные стороны, чтобы отыскать загорелое и высохшее, словно изюмина, лицо хозяина ослика. Грустное животное подрабатывало на набережной моделью для фотокарточек. Она сунула в урну палку с остатками сладких сахарных нитей и махнула наконец отыскавшемуся мужчине. Подбежав к тантамареске с изображением двух пальм с кокосами на фоне моря, она быстро посадила девочку на спину ушастого копытного. Наташенька взвизгнула от удовольствия, вцепившись в жилистую теплую шею серого осла.
– Оп! – только и успела услышать она, как из затвора фотоаппарата вылетала птичка, унося в лазурные небеса Адлера робкую детскую улыбку.
Басом загудел отчаливающий пароходик.
– Боже, бежим! – заорала она, стянула с седла обмякшую дочку и побежала с ней на руках к пристани. Добравшись до причала, она встала как вкопанная. Белый кораблик с красными бубликами спасательных кругов на бортах плавно выворачивал к центру залива, чтобы выйти в море. Она глянула вниз, под ноги. Носки ее босоножек высунулись с края доски причала и смотрели, как мутная празелень воды с белыми пятнами прибрежного сора и мелкими клочками пены покачивала на своей поверхности битое солнце. Она вздохнула, подняла голову и поймала краем глаза укутавшиеся в плотные ватные облака верхушки гор. Теплый морской ветер развевал ее волосы, ласкал голые плечи, выдувал из нее разочарование и ярость. Она закрыла глаза и почувствовала маленькую потную ладошку дочери, крепко державшую ее за руку.
– Мамочка, не расстраивайся! – дернула ее Наташенька. – Давай поедем на следующем?