Словно грабитель, он на цыпочках дошел до шкафа с верхней одеждой, достал куртку, нажал ручку служебного входа и неслышно выскользнул на улицу.
Снаружи уже смеркалось. Еще совсем по-весеннему голые кроны деревьев чернели углем в вечернем сиреневом небе. Она прошла мимо, кажется даже не заметив его. Та, которая ласкала его словами, ненасытно покрывала поцелуями все возвышенности и впадины его тела и, словно изголодавшись, отдавалась ему три последних письма подряд. А сейчас она увлеченно болтала с кем-то по телефону, вгрызаясь шпильками черных сапог-чулок в подтаявший наст дорожки. Она шла вниз по улице, к Филькиной круче. Его Анна, она удалялась от него, так и не приблизившись. Она ускользала.
Жгучая ярость вновь накрыла его с головой. Он не хотел разговоров, не хотел писем, разоблачений, он хотел лишь одного – обладать ею целиком. Нос словил знакомые нотки цветущей липы, скользнувшие мимо с порывом ветра. Уголки рта растянулись, обнажая острые желтые клыки. Из приоткрытых губ вывалился незнакомый ему до этого тихий хриплый звук. Он сунул кулаки в карманы и неспешно двинулся за ней.
Было хорошо. Прозрачные, уже совсем размытые в сизом небе закатные лучи и такой свежий, проветривающий голову весенний воздух! Хотелось поскорее избавиться от тисков новых сапог и опустить горящие, сбитые в кровь ступни в обжигающе холодную воду. А может, дойти до озера, прежде чем идти домой? Но лед еще не сошел, хотя прогулку до берега она вполне могла себе устроить. В телефоне продолжала трещать Светка.
Аня держала трубку у уха, но больше не слушала про то, что она должна поговорить с Толиком, заставить его приехать к ней из Америки сюда, в крохотный заводской городишко на Урале. Бросить все и приехать к ней! Боже, разве это возможно? Но без него она уже не могла. И не хотела. Без него все было как-то скучно, серо и бессмысленно. Он единственный был… светом в ее оконце…
Сзади покашляли, она обернулась – какой-то мужчина в кожаной крутке и шапке в облипку понуро шел за ней на довольно большом расстоянии. Потом он резко остановился и стал что-то искать в карманах.
Успокоившись, что он занят своими делами и до нее ему нет никакого дела, она пошла дальше. Впереди виднелись серо-бурые стволы Филькиной кручи.
Когда она скрылась за поворотом, где начиналась рощица, он ускорил шаг. Внезапно с ближайшего к нему дерева в воздух взмыло облако ворон и, базарно каркая, полетело обрывками жженой бумаги в небе. По улице через дорогу шли две смутно знакомые фигуры. Женщина под руку с подростком. Ровная твердая походка и подпрыгивающие рядом шаги. Он тут же узнал в этой паре жену и сына. Где-то в подворотне залаяла собака. Он быстро отвернулся и, поймав липовые нотки духов беглянки, поспешил к перекрестку.
Выйдя из-за угла дома в конце улицы, он увидел ее тонкие цыплячьи ножки в черных сапогах, мелькающие среди деревьев. Уверенным шагом он перешел дорогу и нырнул в рощу. Аня миновала уже круглую постройку и уходила все дальше, к озеру. Он добежал до домика и в тот момент, когда она вновь оглянулась, успел спрятаться за него. Он прижался плечами к деревянной стене. Из-под стрехи крыши вдруг выпорхнула маленькая серая птичка. В вечерней тишине рощи он слышал свое сдавленное сопение, в котором явно улавливались надсадные звериные нотки.
Не теряя времени, он вышел из засады и пошел прямо на Аню. Она уже поднялась на насыпь кручи, чтобы спуститься к берегу. В несколько больших прыжков он настиг ее, схватил за шею и повалил в колючие кусты шиповника, скрытые от дороги толстыми стволами берез и лип.
Она хотела закричать, но он прижал мощную лапу к ее губам.
– Ну куда же ты собралась, милая? – прошипел он сквозь зубы.
Аня мычала в его ладонь, барахтаясь, как жук, на талом снегу.
Он выхватил из правого кармана канцелярский нож и сунул самый кончик к ее лицу. Аня резко замерла, замолкла и часто заморгала.
– Ну вот он же я! Что же ты неласкова со мной? Ведь я же для тебя был всем… светом в твоем оконце, разве нет?
Аня вытаращилась на него. Из-под подвернутого края его шапки вылезла прядь сальных волос.
– Анечка Хрустицкая, как же так? Ты вмиг забыла, как больше всего на свете хотела слушать меня, слышать меня, чувствовать меня, отдаваться мне… Так я вот весь перед тобой. И мы должны быть друг у друга, прямо как ты хотела, разве нет?
Аня взвизгнула ему в ладонь и замотала головой. Из уголков ее глаз покатились крупные слезы.
– Ну что ты, детка? Делиться самым важным, быть ближе, чем священник за ширмой. Это ты да я. Вот и все, что нам нужно. Наша вечная близость. Наше слияние. Мы теперь как одно будем. И больше не нужны никакие переписки.