– Господи Иисусе, Сын Божий, помилуй мя грешного, – прошелестели губы старика.
Зрачки волкоподобного существа сузились, зверь соскочил с Филимона и в один прыжок оказался за стеной жертвенника в углу двора.
Филимон поднялся и, не отряхиваясь от снега, побежал в избу.
Лучина почти догорела, но Филимон и в потемках отыскал нужную склянку с белой густой мазью.
Выйдя во двор, Филимон поспешил к круглой деревянной постройке без окон, внутри которой он прятал от любопытных глаз жертвенник. Люди давно уже отошли от языческих обрядов и верили в Бога. Филимон тоже верил, но вера его была шире, она допускала тайну не только божественную, но и других сил, из которых мир складывался. А потому мелкую птицу да других зверенышей иногда использовал для обрядов.
Зверь все время рычал и скалился, дергался и пытался вывернуть шею, чтобы клацнуть зубами у самого лица Филимона. Филимон ловко уворачивался. Как мог он обработал прострелянную насквозь заднюю лапу. Вытащил из-за пазухи вяленую кроличью ножку и положил на снег рядом с волколаком.
Четыре дня приходил Филимон к зверю, а на пятый день хищник исчез. Волколак не тронул его и дал ему вылечить себя. Но Филимон знал, что зверь всегда остается зверем и он еще вернется.
Однажды утром Филимон услышал легкий скрежет в дверь избы. Он медленно спустился с полатей и вышел из горницы. Не успел старик схватиться за ручку, как дверь вышиб волколак и в один прыжок сбил Филимона с ног. Зверь проскочил в горницу и стал остервенело метаться из угла в угол и все крушить. Хищник что-то искал. Добравшись до полок со склянками Филимона, зверь встал на задние лапы, совсем как человек. Голова его упиралась в потолок. Передними лапами зверь расшвыривал в стороны банки и пузырьки. В избе стоял звон бьющегося стекла. Наконец, тварь довольно взвизгнула.
– Ты что творишь, волчье отребье! – не выдержав, взревел Филимон, вскочил с пола и понесся прямо на зверя. Через мгновение старик был снова пригвожден к полу мощными лапами. Грудь пронзило острой болью. Филимон закряхтел, вытаращившись на волколака.
Зверь смотрел на него сверху вниз. Черные, будто угли, глаза горели яростью. В тисках челюстей торчали вяленые кроличьи лапки. Филимон понял, что зверь хотел лакомство и что ради еды он чуть не вспорол ему грудь.
Филимон залечил рану от когтей и с тех пор стал подкармливать зверя. Главное – успевать выносить лакомство до скрежета когтей в дверь. Тогда волколак выхватывал аккуратно еду из рук и убегал. Такие набеги случались раз месяц.
Филимон знал, что зверь его не тронет. Каждая тварь, которой дали шанс выжить, будет благодарна своему спасителю. Стал ли волколак ему другом? Навряд ли. Звери не люди. Более того, хищные звери всегда остаются хищниками, которые будут повиноваться внутреннему инстинкту – убивать. Как ни всматривался своим видящим глазом Филимон в монстра, он не мог увидеть его намерения. Не видел старик также ни разу, как волколак обращается в человека. Зверь всегда приходил только в образе зверя.
Филимон все еще стоял на крыльце. День выдался погожим. Лучи ласково поглаживали лицо. Воронье улетело, и теперь на ветках задорно щебетали воробьи. Справа небо на горизонте подернулось серым. Филимон принюхался, потер занывшее плечо, цыкнул. С севера шла метель. Но на сердце у Филимона было неспокойно не из-за этого. Мухи и нарушенный зверем ход вещей. Два знака за утро… Это к худому. А может, зверь хотел его предупредить о чем-то?
Старик помотал головой и вернулся в дом.
Ближе к вечеру завьюжило. В еще теплой трубе завыл ветер. Пламя лучины отчаянно плясало. Перекрестившись перед образами, Филимон встал с колен и сел за стол. Ужин его был скромным: печеная картошка да ржаная лепешка. Из глиняной крынки пахло хлебным квасом.
Филимон оторвал от лепешки щедрую гомзулю и хотел было макнуть ее в соль, как в наружную дверь кто-то заскребся. Филимон обернулся, но не встал. Скрежет повторился. Это не мог быть зверь. Волколак никогда не приходил к ночи.