– Ма… – голос незнакомки запнулся и звучал теперь совсем скованно, закрыто, будто она выдавливала звуки сквозь пережатое горло. – Сади… садитесь, пожалуйста.
Но, как ни странно, эта поменявшаяся интонация, наложившаяся на образ незнакомой женщины и чужой голос, успокоила Алису Федоровну. Ей даже показалось, что теперь все встало на свои места и она дальше сможет выяснить, что же произошло и как она тут оказалась. Короткими резкими движениями она вытерла слезы.
– Кто я? – спросила она и удивилась, с какой бойкостью вырвался из ее рта этот вопрос, ведь буквально минуту назад она не могла вымолвить и слова.
Молодая женщина положила нож, схватила горсть укропа и разбросала зеленые клочки по тарелке с глазуньей.
– Ты моя мать! – ответила женщина, не поворачиваясь, строгим, почти ледяным тоном.
– Но как же… – она хотела запротестовать, но ей стало совсем душно и нехорошо. Она схватилась за ручку двери. Гладкий круглый пластик вернул ей знакомую опору. Ладонь знала, что держалась за эту ручку много раз. Дверь со скрипом стукнулась о стену. Молодая женщина обернулась и, увидев сползающую по двери мать, кинулась к ней:
– Господи, ну дай же помогу!
Незнакомка подхватила ее, усадила на стул и поставила перед ней тарелку с едой.
– Ты не помнишь меня, да? – тихо спросила девушка, опускаясь на соседний стул и подавая матери вилку.
Алиса Федоровна взяла вилку и воткнула четыре металлических зубца в яйцо. Разорвавшаяся белесая пленка закровоточила желтым. Обмакнув кусочек поджаренного хлеба в жидкую склизкую массу, Алиса Федоровна хотела было отправить его в рот, но остановилась. Она робко коснулась незнакомки взглядом и отрицательно мотнула головой.
Незнакомка зажмурилась на секунду, но тут же открыла глаза и выпалила:
– Я твоя дочь, мама! Ты просто забыла. У тебя такое бывает. В этом нет ничего страшного.
– Я не помню этой квартиры. Как я здесь оказалась?
– Мы живем тут давно, ты просто забыла, так бывает.
Незнакомка взяла полотенце и принялась вытирать со стола.
– Из окна чудесный вид, но я его не помню. Кажется… я жила на втором этаже в сталинке, а это новостройка…
– Ты жила в том доме раньше, а теперь живешь здесь, мама, и я твоя дочь. – Незнакомка отбросила полотенце и выбежала из кухни. Растерянная и запыхавшаяся, она вернулась через несколько секунд, держа в наманикюренных пальцах фотографию с комода. – Вот! Смотри! Это мы с тобой. Посмотри, как ты любишь меня здесь, как обнимаешь! Разве ты не помнишь?
– Как меня зовут? – Она резко отодвинула фоторамку от лица, пронзив глаза незнакомки холодным острым взглядом. Больше ничего ее в данную секунду не интересовало.
– Алиса.
– Алиса? – Она поежилась от своего имени, сорвавшегося с губ незнакомой женщины.
– Алиса Федоровна.
– Как часто у меня бывают провалы в памяти?
– Это первый, до этого момента ты узнавала меня всегда. Я – твоя дочь! – последнюю фразу незнакомка почти выкрикнула.
– А куда вы… ты тогда дела фотокарточку из Адлера?
– Какую карточку? – резко ответила незнакомка и тут же постаралась скрыть искреннее недоумение улыбкой. – А… карточка… наверное, мы с тобой ее куда-то заложили в книги или фотоальбомы.
– А что на ней?
– На чем?
– На фотокарточке… Напомни мне, пожалуйста.
– На ней… – молодая женщина запнулась. – Да то, что и у всех, кто ездил с детьми на юг в восьмидесятых. Море, солнце, горы!
Незнакомка присела к ее ногам и обхватила за колени. Какое же знакомое тепло рук! Ее опять затрясло от замешательства. Ком в горле разрастался. Она готова была разрыдаться от отчаяния и непонимания.
– Если ты моя дочь, тогда кто такая Наташа?
Незнакомка резко отпрянула.
– Нет, нет, нет никакой Наташи, слышишь! Нет! Я – Даша! Слышишь? – кричала незнакомка, губы ее тряслись, плечи дрожали.
– Мы с Наташей ездили в восемьдесят третьем на море, ей было четыре. Вы очень молодо выглядите, сколько вам лет?
– Тридцать семь, – машинально ответила Даша, не понимая к чему этот вопрос.