– Давай перенесем, сегодня у меня важная встреча, Ись… – сказала спокойно она, поднимаясь с колен. Правой рукой она стянула сумку со спинки стула.
– А я… – Исаак замотал головой. – Я неважный?
– Ну что ты, милый! – Мама виновато вскинула брови. – Давай я приду раньше и погуляем?
– Ничего ты не придешь!
– Я постараюсь.
– Ты всегда так говоришь. Врунья! – заорал Исаак. – Ты любишь всех, кроме меня! Дину, работу, бабу Зину, даже тех… тех, с кем шляешься где-то!
Щеку Исаака хлестко обожгло. Он схватился рукой за пылающую кожу и посмотрел на мать. Глаза ее пылали яростью, подбородок трясся, рука, отвесившая пощечину, медленно опускалась.
– Не смей! – крикнула мама. – Слышишь? Да я…
Но она так ничего и не смогла добавить и вышла из комнаты. В коридоре Исаак услышал сдавленное перешептывание мамы и бабы Зины, а потом хлопнула входная дверь. Под ладонью все еще горела щека, Дина стучала погремушкой по кроватке, в окно солнечным золотом вливался новый день.
Позже бабушка Зина покормила и уложила Дину спать. Когда через десять минут она вернулась из своей комнаты, Исаак даже не узнал ее. Белоснежная выглаженная блузка, темная юбка в голубую полосу и собранные волнами волосы! От бабы-яги с тонкой белой косичкой не осталось и следа. Баба Зина надела строгий бежевый плащ, взяла с тумбочки приготовленную коробочку конфет и, потянувшись к клюке, заговорщически зашептала:
– Я буквально ненадолго к приятельнице. Поздравлю ее с днем рождения и тут же вернусь. Динуся спит, тебе нужно просто приглядывать за ней. Все будет хорошо, не волнуйся, Ися!
– Я все знаю, – хмуро ответил Исаак, зыркнув на сопящую сестру в кроватке. – Дам бутылочку, переодену, если что… Я все это уже сто раз делал.
– Мужчина! – гордо резюмировала довольная баба Зина и шмыгнула за дверь.
Когда минутная стрелка прошла ровно половину циферблата настенных часов, Исаак снова посмотрел на Дину. Пухлые щечки светились мягким матовым румянцем. Темные упругие колечки волос игриво кудрявились у нежного, почти фарфорового лобика. Розовые губы посасывали, словно сахарный леденец, крохотный пальчик.
Исаак силился откопать в себе хоть какое-то подобие радости и наслаждения от наблюдаемой им картины, но у него ничего не получалось. Ребенок как ребенок, и что мама в ней такого нашла сверхъестественного? Скучно!
Он отвернулся к окну. Лучи солнца, процеженные сквозь бутоны и листья тюля, скакали у него на лице. Исааку почудилось, что жар от пощечины перешел с щеки на грудь и просочился дальше, в самое нутро. А что, если… Сердце так сильно забилось, что он вдруг схватился за него. А что, если Дины больше не будет и останется только он? Мама ведь тогда будет любить только его? Как раньше!
Исаак вскочил и стал нарезать круги по комнате. Время от времени он останавливался и смотрел на спящего в кроватке ребенка. Нет, нет, нет, о чем он думает? Исаак схватился за волосы. Чтобы не закричать, он стиснул зубы и выбежал в коридор. Там он постоял немного, опершись обеими руками о стену. Он хотел немного успокоиться и отдышаться от ужасной, отвратительной мысли, пришедшей ему в голову, но не мог. Мерзкое чувство заполняло его с ног до головы.
«Как раньше!» – пульсировало в висках.
Он надел куртку и шапку, обулся и вышел на лестничную клетку. Медленно, вспотевшими пальцами провернул ключ в замке. Через две минуты он уже был на улице. Ноги сами его несли к роще у школы. Ему хотелось дышать. В конце концов, Исаак успокаивал сам себя, если Дина будет в опасности, он услышит в голове ее плач. Ведь так всегда было до этого. С другими. И он успеет вернуться.
Исаак шел по тротуару, не замечая луж. Его тряпичные кроссовки совсем промокли, брюки заляпались серыми грязными точками. Ямы, кочки, разломы вздутого асфальта – он ничего не замечал. Запинаясь и подскакивая на бордюрах, Исаак спешил вниз по улице, не сводя взгляда с разнозубой щетки деревьев Филькиной кручи.
Когда оказался среди осин и сосен, он выдохнул. Ладони прикоснулись к шершавой круглой стене домика, и она показалась Исааку теплой. Он вскинул голову – на кривой ветке сосны неподвижно сидела черная птица и смотрела на него светлыми, будто пораженными бельмом, глазами. Исаак замотал головой и попятился. Хруст ветки испугал птицу. Она вспорхнула черным пятном в синюю высь и исчезла. Исаак поспешил убраться из рощи.
Уже почти у школы его нога, занесенная над пешеходным переходом, ведущим к школе, замерла, а затем медленно опустилась на тротуар. Так что же это получается? Чтобы вернуть маму, он готов убить сестру? Исаак зажмурился, по спине заскребли ледяные когти. Он ужасен, ужасен! Как такое ему могло только в голову прийти?!