Когда Исаак снова открыл глаза, со столба светофора, строго подбоченившись, на него смотрел красный человечек. В горящей фигурке Исааку виделся справедливый огонь Божественного суда, который он был готов принять за свой непростительный поступок. И он шагнул на дорогу, прямо навстречу человечку. Истошный женский вопль слился с протяжным ревом клаксона и визгом тормозов.
Исаак очнулся. Он добежал до края проезжей части, доковылял до столба и, обхватив его руками, прислонился к нему лбом. Снова и снова он бился о холодный металл. Мама не заслуживает такого сына, сестра – брата, а миру и вовсе не нужен такой человек…
– Ися! – вдруг он услышал надтреснутый знакомый голос. Исаак оглянулся. К нему спешила растрепанная мама. Ее глаза сверкали ужасом.
Добежав до него, она сграбастала его в объятия:
– Ну что же ты, сынок!
– Мама, прости, я… – Исаак хотел еще что-то добавить, но у него не получилось.
– Это ты меня прости, Ися! – мама сжимала его так крепко, что ему было сложно дышать. – Я совсем забросила тебя.
– Мама, я оставил Дину одну…
Мама закусила губу и замотала головой.
– Я никуда не пошла… Я вернулась… И баба Зина тоже вернулась.
– Нет, ты не понимаешь, я оставил ее одну… специально.
Исаак наконец поднял на маму свои огромные раскосые глаза. Мамин нос раскраснелся, губы по-дурацки скривились, обнажая нижний ряд зубов, но ее лицо все равно было самым прекрасным на свете.
– Я очень скучал по тебе, по нам, по тому, как ты любила только меня…
Мама отчаянно закивала. Слезы хлынули по острым восточным скулам тонкими хрустальными речушками.
– Мама, но если бы Дина проснулась, ее голос появился бы у меня в голове. Я бы вернулся и спас ее, мама. Ты веришь мне?
Мама прижала Исаака к себе еще сильнее.
– Мама, Бог не стал забирать у меня голоса, хотя я так сильно молился… Он оставил мне бабушку Камилю… И всех, всех, всех других. Ты веришь?
– Верю, сынок… – мама стала раскачиваться и гладить Исаака по голове.
По дороге с громыхающим лязгом проехал груженный щебнем грузовик. Проходящий мимо них мужчина случайно задел их табачным шлейфом.
– Но, мамочка, пойдем домой, там же Дина! – вдруг всполошился Исаак.
– Тэйк ит изи, Ися! Тэйк ит изи! – Мама сильнее прижала его к себе и стала что-то напевать, зарывшись мокрым носом в густую щетку черных волос. Солнце с любопытством выглянуло из-за серой шерсти облаков и уставилось на сидящую на асфальте обнявшуюся парочку, а по всей улице неожиданно разлился причудливый и терпкий аромат вечерней южной степи.
7. Свободное звучание
Марина стояла перед узкой больничной койкой. На плоской подушке, приваленной к железной дуге спинки, покоилась голова ее мужа. Ванечка смотрел куда-то сквозь нее, бледное лицо его ничего не выражало. Марина несколько раз спросила, как он себя чувствует, но он ничего не ответил. Потом она подтолкнула вперед Антошу. Ваня лишь скользнул уставшим взглядом по висящим вдоль туловища рукам сына и смежил глаза. Чтобы не разрыдаться, Марина прижала платок ко рту.
– Да вы не переживайте так! – Конопатая медсестричка со вздернутым носиком и острыми скулами суетилась возле капельницы. Когда она заменила пустой флакон на полный, по пластиковой трубке медленно поползла прозрачная жидкость. – Сейчас уже опасности никакой нет. Хотя… теперь-то его допрашивать станут… Вы же понимаете, что он просто не полежит.
Марина кивнула в платок.
– Идите домой, ведь столько сидели! А придете… – Медсестра глянула на дверь и сказала чуть тише, будто выдавала какую-то тайну: – В вечернее посещение. Там и… менты… может, уйдут уже…
В коридоре Марина проводила взглядом быстро удаляющуюся рыжую медсестру. Всюду шныряли какие-то люди в халатах и масках, тарахтели тележки, дребезжали контейнеры с инструментами, на фоне оголтело трепыхавшихся за окном деревьев мягко горела кварцевая лампа. Вместе с этим сине-зеленым светом Марине под кожу проникал мерный шум больничной жизни. В горле запершило, Марина закашлялась.
– Давай и правда придем вечером, Антош? – Она дернула сына за рукав черной толстовки.
Антон насупился.
– Я устала. Пойдем поедим?
– Дослушать! – выкрикнул Антон и выдернул руку. Глаза его горели яростью.
– Ладно, ладно, давай дослушаем, – осторожно ответила Марина, удобнее устраиваясь на скамейке напротив палаты, где лежал Ваня. – Но только одну песню, хорошо?