– Она тебе была нужна, чтобы любить кого-то?
– Олег! Я же сказала, что хотела поделиться с тобой совсем не этим.
– Прости, слушаю.
– Иногда я настолько сильно чувствую кое-что, что не могу объяснить… прямо на физическом уровне. И мне… так не с кем этим поделиться… было… В общем, недавно я была с подругой на прокате фигуристочек маленьких. И все выступления девочек я не могла сдержать слез.
– Ну выступления детей всегда очень трогательные.
– Дело не в этом, Олег… Я чувствовала ощущения каждой из них. Все их волнения и переживания, драйв и страсть, все это накрывало меня с головой, проникало в меня и потом уже исходило из меня, и я не могла с этим ничего поделать. Я как будто становилась ими в том самом моменте, когда они ничего не видели вокруг и были максимально сосредоточены на программе. Я чувствовала движение их рук и ног в своем теле, а мои мышцы на лице напрягались вместе с мышцами конкурсанток, понимаешь? Я как будто была в них, а меня на трибуне не было. И я испугалась тогда, что я вот так могу взять и исчезнуть, раствориться в ком-то.
– Дашка!
– Ну что? Дура какая-то, да?
– Нет. Но, как бы ты ни была сейчас открыта, тебе кажется, что я тебя все равно не понял, верно?
Она больше не могла слушать разговор мужа с этой женщиной. В ней вертелись и скручивались в клубок горячая грусть и холодная храбрость. Ей так хотелось увидеть мужа и поговорить с ним. Опустив голову, она медленно подошла к кухонной двери. Силуэт за стеклом дернулся, со звонким хрустом раскололся сбитый со стола стакан.
– Черт, Дашка, пока!
Олег подошел к двери, приложил ладонь к стеклу и оперся о него головой.
– Нина, ты? – тихо прошептал он.
Ей показалось, что дымные нотки виски пробрались ей в нос. Она приложила руку к ручке. Олег аккуратно выкрутил круглый позолоченный набалдашник и отворил дверь. Густые черные брови поползли наверх, будто он ожидал увидеть жену где угодно, только не в этом темном холодном коридоре в столь поздний час.
Олег попятился и, споткнувшись о кривоногую табуретку, приземлился задом на кухонный диванчик. Он уронил голову в ладони.
– Нет, нет, Нина, ты не должна…
– Думать о тебе ничего плохого? – мягко спросила она. – А я и не думаю.
Олег осторожно раздвинул ладони. Он смотрел на нее исподлобья, недоверчиво, как смотрят дети на что-то, что навлекает ужас, но от чего совершенно невозможно отвести взгляд.
– Как ты? – вдруг из него вырвался неимоверно глупый вопрос.
– Мне страшно, Олежа. Страшно, что мы теряем контакт друг с другом. Скажи, ты чувствуешь этот жуткий холод между нами?
Он опустил руки и кивнул. Голова его болталась на груди, он не мог смотреть на жену, ведь он только что говорил с другой женщиной.
– А она хорошая. Эта Даша.
Он хмыкнул. Взял бутылку со стола и хотел было плеснуть себе еще, но взгляд упал на осколки на полу.
– Ты извини меня, Нин, ну правда… Мне просто нужна была родна… ну человек, в общем, с которым можно поговорить. Жаль… что у нас с тобой так не… получается?
– Олежа, ты не волнуйся так! И потише, а то Катю разбудишь… И поменьше налегай… Не нужно тебе это… Совсем не нужно.
– Нина, молиться мне нужно… А я не умею… И церкви обхожу стороной, стыдно мне.
– Это хорошо, Олежа, это хорошо…
– А насчет контакта, Нин! Даже если он скоро совсем растает, ты это… думай хоть иногда хорошее обо мне, о нас. Ведь не бывает так, что все навсегда заканчивается, такого не может быть, что-то всегда остается.
– Остается, Олежа, остается.
– А я тебя люблю?
– Любишь, конечно.
– А как же холод?
– Может, любви, той, которая больше физического, и не нужен контакт? Она просто есть.
– Я не знаю, Нина. – Плечи Олега вдруг дернулись. Он всхлипнул, закрыл рот рукой и затрясся от рыданий.
– Олежа… – Она хотела подойти к нему ближе, но почувствовала, как ее потянуло в комнату к дочери. Катя тихонько застонала. – Я пойду к Катюше. И ты иди спать, Олежа, завтра рано вставать.
Когда она заглянула в комнату, где спала их с Олегом дочь, то увидела сгорбленную спину свекрови. Та сидела на диване и медленными движениями гладила Катю, пытаясь не дать ей окончательно проснуться посреди ночи.
Отчего-то Нине стало совсем трудно дышать. Противная маета разрасталась под ребрами клейким сгустком. Давящее томление распирало кости, напрягало мышцы, подкатывало к горлу тошнотой. Нине захотелось, чтобы ее насквозь продул ветер. Ей захотелось спуститься во двор и посмотреть на окна их квартиры с улицы. Хотелось запомнить эту картинку.