– Только попробуй, слышишь? – крикнул в темный коридор мальчик. – Я никому их не отдам! Они мои и только мои. И я… я люблю их, папа! Больше себя люблю, слышишь? Если хочешь их уничтожить, то… то тебе придется сначала убить меня! Потому что дороже этих игрушек у меня никого нет, и, если надо будет переехать в большую комнату, они все поедут со мной. Я ни за что не расстанусь с ними, отец!
За дверью спальни опять послышалась возня и приглушенные голоса, и вдруг все стихло. Тотчас ручка двери опустилась вниз. Мальчик смотрел на нее во все глаза. Он действительно был готов принять наказание за ослушание. Ради них, ради тех, кого любил больше себя. Мальчик стиснул челюсти и посильнее сжал в кулаках волка и солдатиков. Ручка двери еще какое-то время побыла опущенной вниз, а потом медленно вернулась в исходное положение.
– Поговорим об этом позже, сынок… – сказал из-за двери отец. – У тебя есть еще время… играй сколько хочешь…
Мальчик улыбнулся. В его глазах стояли горячие слезы.
Поход на службу и горячие молитвы об избавлении от лукавого немного успокоили Зинаиду Григорьевну. Тонкие голоса детей из церковного хора, исповедь и таинство евхаристии так укутали ее благодатью и радостью, что она совсем забыла о неприятном сне и странных событиях предыдущих дней. Да еще и Исаак. Ему все больше и больше нравилось ходить в церковь. Он повторял за всеми прихожанами священные слова, без стеснения крестился и низко кланялся перед иконостасом, а в конце богослужения со смиренным видом причащался, принимая святые дары. Это искреннее раскрепощение (Зинаида Григорьевна не побоялась этого слова) внука в любви перед Господом вызывало в ней благоговейный трепет. Может быть, теперь Исаак не будет мучить их с Мадиной россказнями о голосах?
После службы они прошлись по парку, говорить не хотелось, только смотреть, как у цветов жужжат пчелы, а в просветах липовых крон синеет полуденное небо. Зинаида Григорьевна как никогда раньше чувствовала себя счастливой. Не было необходимости ни о чем беспокоиться. Казалось, здесь и сейчас она находится под невидимым куполом ладошки Бога, который никогда и ни при каких обстоятельствах не сделает ее жизнь хуже. Потому что все, что Он дарует, всегда преисполнено Его великой любви.
Когда они вернулись домой, мама Исаака с малышкой Диной на руках собиралась на работу. Вскоре Мадина ушла, Исаак остался возиться с младшей сестрой, а Зинаиде Григорьевне пришлось быстро сообразить обед, потом она пошла заниматься с внучкой. И хотя Дина была неродная ей, ни одной в мире девочке Зинаида Григорьевна не уделяла столько внимания. Даже своего сына Якова Зинаида Григорьевна воспитывала с гораздо меньшим трепетом и любовью. А честнее сказать, в спартанской строгости. Откуда у нее взялась эта нежность к чужой… ну хорошо, отчасти чужой девочке, она не знала. Но стоило малютке в их первую встречу пристально посмотреть на нее черными блестящими глазенками, как Зинаида Григорьевна почувствовала, что что-то изменилось в ней навсегда. Внезапно, как наяву, она увидела нежный бутон мака, распустившийся в выжженной степи. И этот мак, весь покрытый росой, был не чем иным, как самой настоящей любовью, которая могла вытворять с Зинаидой Григорьевной все что захочет.
Только к ночи она смогла присесть. Руки и ноги гудели от бесчисленных забот и дел. Мадина вернулась с работы, дети давно спали в своих кроватках, пора бы и Зинаиде Григорьевне пойти отдыхать.
Она выключила кран, натерла полотенцем чистую посуду и убрала ее в шкаф. Потом посмотрела на настенные часы в коридоре и пошла к себе в комнату. Разделась, разобрала кровать и расплела косу.
Зинаида Григорьевна уже собралась было лечь в постель, но ей так хотелось еще немного побыть в этом замечательном дне, подарившем настоящее счастье, что она просто села в угловатое кресло, стоявшее рядом с кроватью, и положила руки на подлокотники. Зинаида Григорьевна посмотрела на свои кисти. Извилистые реки набухших вен, тонкие запястья, одетые в дряблую пятнистую кожу, скрюченные узловатые пальцы – казалось, это все, что от нее осталось, остальное высохло с течением жизни.
Вдруг форточка окна открылась порывом ветра. Прозрачная занавеска вздыбилась и нарочито медленно, будто наплевав на силу притяжения, опустилась. Свежая плотная влажность обдала вспотевшее лицо Зинаиды Григорьевны. В эту же самую секунду она поняла, что сегодня снова увидит во сне Алису. С каким-то непонятным и пугающим ее равнодушием Зинаида Григорьевна спокойно встала с кресла, забралась под одеяло и закрыла глаза, чтобы поскорее уснуть.