— Похоже на паранойю,— заметил Ванс.— Может, ею и страхи овладевают?
— Вроде бы,— ответил Лиленд.— Психиатры даже предлагали поместить ее в санаторий, но Штамм и слышать об этом не захотел. Засунул ее на третий этаж и никуда не выпускает. Причем физически она совершенно здорова, да и в беспамятство впадает крайне редко. Но тем не менее выходить ей не позволено. Зато в ее распоряжении балкон и оранжерея. Она редкие растения разводит.
— А все же как часто бывают эти приступы?
— Да раза три в год, не больше, хотя голова ее постоянно забита странными идеями.
— В чем же они заключаются?
— Да в чем угодно. То с воображаемыми людьми спорит, то рыдает, переживая события, происшедшие в далеком детстве, то грозит кому-то.
— Ну, все ясно,— кивнул Ванс, закурил и спросил неожиданно: — А на какую сторону выходят балкон и оранжерея миссис Штамм?
Лиленд коротко взглянул на Ванса и опустил глаза.
— На северную.
— Так! — Ванс вынул изо рта сигарету.— К бассейну, значит?
Лиленд кивнул и, поколебавшись, сказал:
— Понимаете, этот пруд треклятый как-то странно на нее действует. Ведь именно он основной источник ее галлюцинаций. Часами может на него смотреть, а сиделка ее, по фамилии Шварц, утверждает, что миссис Штамм даже спать не ложится, если не посмотрит на бассейн.
— Как интересно... Кстати, мистер Лиленд, вы не знаете, когда бассейн был реконструирован?
Лиленд наморщил лоб.
— Точно не скажу. Дамбу еще дед Штамма построил. Но ничего усовершенствовать он даже не собирался. Стенки бассейна облицевал отец Штамма — Джошуа Штамм. А уже лично Штамм устроил фильтры и шлюзы: вода раньше была не очень-то чистой.
— А бассейн как-нибудь называется? — спросил Ване.
Лиленд пожал плечами.
— Да бог его знает. Индейцы по-всякому говорят: «место дракона», «пруд дракона», «место водяного чудовища». Водяным драконом даже детей пугают.
— Сейчас не время об этом разговаривать,— нетерпеливо сказал Маркхем.
— Тихо, тихо, дорогой мой,— успокоил его Ванс.— Только теперь я начинаю понимать, почему все в этом доме полны сомнений и предчувствий.— Он улыбнулся и снова обратился к Лиленду: — Кстати, миссис Штамм и раньше так кричала?
Лиленд наклонил голову.
— Бывало. Но совсем по-другому. Сейчас, похоже, она чего-то боится, а чего, сама не может понять. Страхи ее подсознательны, они не имеют материального воплощения...
Но тут распахнулись портьеры, и в комнату буквально ворвался, доктор Холлидей.
— Хорошо, что вы здесь, джентльмены,— сказал он.— Миссис Штамм хотела бы побеседовать с вами. Она в плохом состоянии, но это с ней случается. В общем-то ничего серьезного, если бы она не отказалась принять успокаивающее... Я бы даже просить об этом не стал, но в сложившихся обстоятельствах...
— Я им уже все объяснил,— спокойно сказал Лиленд.
Доктор облегченно вздохнул.
— Вот и славно. Откровенно говоря, джентльмены, я очень обеспокоен. Она непременно желает видеть полицию. Немедленно.— Он помолчал.— Может, это и к лучшему будет, если вы не станете возражать. Правда, должен предупредить, что не исключена непредвиденная реакция, но ваша тактичность...
— Мы все понимаем, доктор,- — произнес Ванс и добавил многозначительно: — Наверное, от этой встречи пользу получат все.
Мы поднялись на третий этаж вслед за доктором, прошли по широкому коридору и попали в ярко освещенный громадный холл, обставленный в стиле викторианской эпохи. На полу лежал потрепанный темно-зеленый ковер, а стены были оклеены обоями в тон. Зеленый атлас на креслах давно выцвел и стал белесым. Спальня миссис Штамм как две капли воды походила на эту комнату. Отличалась она только наличием кровати, камина и картин на стенах.
Высокая седая женщина в переднике окинула нас мрачным взглядом и поднялась было на ноги.
— Вам лучше остаться, мисс Шварц,— сказал доктор.
Сама миссис Штамм стояла у окна в дальнем конце комнаты. От нее веяло странным холодом. Обеими руками она держалась за спинку кресла, и в ее глазах был какой-то затаенный испуг. Несмотря на свой невысокий рост и стройную фигуру, она производила впечатление энергичной и сильной женщины. Такие мускулистые руки, как у нее, подошли бы скорее мужчине. (Мне даже подумалось, что она вполне могла бы поднять свое кресло и швырнуть в нас.) Римский нос ее портила излишняя крючковатость, рот — сардоническая улыбка, а черные волосы — седые пряди. На ней было красное шелковое кимоно до самого пола.