Записи человеческой речи звучали грубо и гортанно. Даже низкий транксский по сравнению с этим невнятным шумом казался журчанием ручейка по гладким камушкам. Нельзя сказать, чтобы слова невозможно было выговорить, но как же неуклюже они звучали! И никаких тебе свистков или щелчков, делавших столь цветистой и разнообразной речь образованного транкса. Не говоря уже о модулированном стрекотании — люди, кажется, вообще не умели его воспроизводить.
Тем не менее, каким бы невероятным это ни казалось, записи свидетельствовали, что отдельные человеческие лингвисты успешно овладели как высоко-, так и низко-транксским языками, хотя и в ограниченном объеме. Более того: люди, как и а-анны, могли вдыхать воздух ртом, вместо того чтобы использовать для этой цели специально предназначенные спикулы, подобно транксам и прочим. А дыхательные отверстия у них, как и у а-аннов, располагались на лице, так что все важнейшие органы чувств концентрировались практически в одном месте. И дыхательных отверстий было всего два. (У транксов их восемь, по четыре на каждой стороне груди). Удивительно, что при такой ущербной анатомии люди ухитрялись вдыхать достаточно воздуха, чтобы в нужном количестве снабжать свою кровь кислородом!
Практиковаться в общении на человеческом языке ему было не с кем, поэтому Дес изучал его, просто заучивая наизусть отдельные фразы и повторяя вслух. Он продолжал сочинять стихи, нетерпеливо дожидаясь, когда же, наконец, его осенит сверкающее вдохновение. Больше всего на свете ему теперь хотелось встретиться с настоящим пришельцем. Он был уверен, что это поможет ему. Дес досконально изучил людскую пищу — или, по крайней мере, транксскую пищу, которую могли есть люди. Теперь он хотел увидеть их самих.
Однако Десу пришлось провести в комплексе больше года — достаточно долго, чтобы начать отчаиваться,— прежде чем ему наконец представился случай повидать людей.
Глава шестая
Гольфито нельзя было назвать настоящим городом. Он располагался в прекрасной естественной гавани и существовал только затем, чтобы принимать круизные теплоходы и прочие туристские суда, которые останавливались у этих берегов с целью дать вкусить своим пассажирам прелести тропических лесов Корковадо. Пробежавшись по магазинам, накупив сувенирчиков и отправив домой трехмерные послания, туристы загружались обратно на огромные, роскошные суда на подводных крыльях или на дирижабли — и уплывали либо улетали восвояси, на север, юг или через перешеек, оставляя после себя воспоминания о дурацких выходках, мимолетных свиданиях с местными экзотическими красотками и драгоценные кредитки.
Монтойя из кожи вон лез, пытаясь сделать так, чтобы часть кредиток, льющихся с переполненных счетов развеселых, лопоухих туристов, прилипла к его рукам, но так и не завязал никаких ценных связей. Каждый раз оказывалось, что он чуточку промедлил, не сумел вовремя найти нужного слова — словно рыбак, который сидит на рыбном месте, но все никак не может подобрать нужную приманку.
Однако несмотря на то, что Монтойя не сумел воспользоваться обилием туристов, ему удалось познакомиться с несколькими менее почтенными обитателями Гольфито — в расчете на кое-какие будущие выгоды. Среди этих порой приятных, порой угрюмых образчиков человеческой породы попался один, который заманивал барахтающихся в нищете иммигрантов несбыточными посулами, как аптекарь заманивает диабетиков новым чудодейственным лекарством.
Но в один прекрасный день исполненный надежд, но трезвомыслящий Монтойя узнал, что некоторые посулы, похоже, могут исполниться.
Усадьба Эренгардта раскинулась на склоне одной из заросших тропическим лесом гор, возвышавшихся над городком. Подъезжая на бесшумном электрическом фуникулере к воротам усадьбы, Монтойя смотрел сверху на изумительную лазурь бухты и густую синеву раскинувшегося вдали Тихого океана. Тщательно оберегаемые леса за пределами городка кишели обезьянами, ягуарами, кетцали и прочими экзотическими животными. Вся эта фауна интересовала Монтойю лишь постольку, поскольку то были живые деньги. Впрочем, он ни за что не решился бы перебегать дорогу местным браконьерским консорциумам. Свяжешься с ними — сам в два счета останешься без шкуры!
Наверху Монтойю встретил тощий долговязый индеец со здоровенным револьвером на поясе и давящим взглядом. Абориген сделал знак испуганному гостю следовать за собой и провел Чило на веранду, откуда открывался чудный вид на знойное побережье. Рудольф Эренгардт не потрудился встать, но налил Монтойе стакан холодного напитка из запотевшего кувшина, который красовался перед ним на любовно отполированном ореховом столике. Кресла он гостю, однако, не предложил, а без приглашения Монтойя сесть не осмелился — так и остался торчать посреди веранды, неловко сжимая стакан.