Хозяин — древнерусское ходзя, тот, кто ничего не опасаясь, ходит по своей земле. И руки у хозяина не для того, чтобы рушить, а чтобы брать — бѣрука. И попробуйте доказать, что такого слова не было.
В самом конце дорогу перегораживала стена, которой вроде бы изначально не предполагалось. Когда Верис приблизился вплотную, в стене раскрылся незаметный прежде проход. Без тени сомнения Верис шагнул туда и оказался в небольшом зальце. Здесь горел яркий свет, и ничто не напоминало ветхости соседних помещений. За столом, повернувшись лицом к вошедшему, сидел человек. Внешне он не отличался от прочих людей, каких довелось повидать Верису, но была в его взгляде некая умудренность, начисто отсутствующая даже у восьмисотлетнего Томика.
— Наконец-то, — произнес человек. — А я уж думал, так никого и не дождусь. Заходи, побеседуем.
Ревизовать — рассматривать по праву порядок и законность дел, действий и расходов. Ревизор — поверщик, тот, кому поручена ревизия. Существует в древней литературе комедия под названием «Ревизор», ее Верис читал, но понял немногое, ибо за тысячелетия быт и нравы людей изменились достаточно сильно. А после того как Верис потерял дополнительную память, в голове осталось лишь общее представление о сюжете и фраза: «Сорок тысяч одних курьеров». Что такое курьер, Верису было известно: скоротеча, нарочный гонец. Но зачем нужны эти скоротечи, Верис понял только сейчас. Начальник сидел в своем обиталище безвылазно, а по всем надобностям посылал скоротеч-попрыгунчиков.
С античной пьесой совпадала и ситуация: Вериса тоже принимали за ревизора и боялись едва не до судорог. Хотя если у тебя все в порядке, зачем бояться проверки?
Проверку Верис начал и не потому, что возомнил себя ревизором, а для того, чтобы понять, отчего так сильно расходятся слова и мысли начальника. Прежде всего он попытался разобраться с чистыми, в обители которых его поселили. Судя по всему, общество делилось на чистых и грязных, и Верис догадывался, что грязные — это те, с кем он встретился поначалу. Неважно, рабы они или работники, но узнать у них хоть что-нибудь — проблематично. Оставалось надеяться, что чистые окажутся разговорчивее грязных. Вспомнилось слово «аристократия» — книжный синоним выражению «лучшие люди». Как ни относись к делению людей на классы, но аристократы в целом лучше образованы, чем подлый люд, и уж, всяко дело, лучше информированы. Значит, с них и спрос.
Тем не менее, в соседях у Вериса оказался человек ничуть не образованный и не информированный тоже. Утром Верис застал его на веранде, где потенциальный аристократ полулежал в плетеном кресле и сонно взирал на морскую гладь.
Верис тоже повернулся к морю, стараясь понять, что разглядывает сосед, но там не обнаружилось ничего, достойного внимания. Сидящий ничего не разглядывал, никуда не смотрел, он взирал. Взор, ни на чем не задерживаясь, бездумно скользил по воде. И такое же бездумное довольство царило в мозгу аристократа. На Верисово приветствие он не ответил, кажется, вообще не заметив, что рядом кто-то стоит.
Форсировать общение Верис не стал, памятуя, что обещал главному не устраивать облома. Оставалось ждать. Ведь не может же сосед сидеть в кресле круглосуточно!
Ждать пришлось около получаса, так что Верис успел вконец измаяться (шатался по веранде как маятник — и измаялся) и осознать простую истину: даже в новейшую эпоху время не течет равномерно, а ускоряется и замедляется в зависимости от восприятия. Во всяком случае в жизни Вериса еще не бывало столь долгого получаса.
Наконец (когда полчаса доползли до конца) на веранде появились два человека, занятые чем-то осмысленным. Перед аристократом поставили стол, принесли тарелки, бокал и графин с прозрачной жидкостью, кажется, фруктовым соком. Сидящий оживился, придвинул графин, понюхал и довольно заурчал.
Еще через пару минут служители вернулись с большим блюдом, над которым курился ароматный пар. Это была настоящая еда, не чета той полусъедобной массе, что запихивал в себя раб!
Вынырнув из нирваны (нырваны?), сидящий приступил к трапезе. Он чавкал, чмокал и довольно всхрюкивал, уминая незнакомое Верису кушанье. Со стороны вид жующего представлялся отвратительным (хотелось отвернуться), но при этом едок излучал мощнейшую волну счастья и довольства.