Анита давно уже сидела на постели, зажав рот двумя руками, словно боялась закричать. Наконец проговорила сдавленно:
— Это не мать, это чудовище. Таких душить надо. Убивать, как крыс.
— Как ее убьешь? — усмехнулся Верис. — Она меня может, я ее — нет.
— Все равно я бы ее своими руками прикончила, и не за то, что она тебя, а за то, что она так! Не знаю даже, как это назвать. Гадина она и даже хуже!
— Ужа уже и даже хуже, — срифмовал Верис. — Успокойся, и не надо о ней. Сюда она никогда не доберется, так и пусть ее.
Когда человек говорит «пусть» — он собирается пустить не к себе, а от себя. Анита не знала этих тонкостей, но сказанное поняла и постепенно успокоилась. Больше они не говорили о вечности, смерти и Верисовой маме. Но оба помнили об этих вещах.
Вещь — то, о чем можно говорить, вещать. А если молчать, то и вещи не будет — она исчезает по меньшей мере из нашей жизни. Однако во время похода за книгами письмо Линды напомнило, что мама никуда не делась, что она по-прежнему делает вещи, впрямую касающиеся Вериса.
Анита поначалу не заметила ничего, радовалась, что муж вернулся из похода в зазеркальный мир, разбирала книги, большинство которых оказалось напрочь непонятными.
— Что такое фельдегермейстер? — Анита с трудом выговорила незнакомое слово.
В иное время Верис не преминул бы высказать пару остроумных гипотез, что могла бы означать подобная языколомная конструкция, но сейчас ответил коротко:
— Я тоже не знаю.
Анита отложила книгу, сразу потерявшую для нее интерес, подошла к Верису, положила ладони ему на плечи, заглянула в глаза:
— Что случилось?
И Верис рассказал.
Больше всего он боялся, что Анита скажет: «Ну и что? Тебя это не касается, ты ушел оттуда — и ладно; никакая Гэлла Гольц тебя не сможет найти», — но Анита сразу согласилась ему помочь, хотя именно на ее долю приходилось самое трудное.
Даля оставили у соседки, которая обещала позаботиться о мальце наравне со своими спиногрызами, — и пошли. По дороге Верис подробно объяснял Аните, что и как ей надо делать. Анита шла молча, лицо у нее было такое же, как в ту минуту, когда она с вилами в руках стояла у засеки.
Взявшись за руки, они прошли телепорт и очутились все на той же прекрасно восстановленной станции. Увидав Стана, привычно сидевшего за своим столом, Анита вздрогнула.
— Ой, кто это? Здравствуйте.
— Добрый день, — отозвался Стан.
— Не обращай внимания, — сказал Верис. — Это морок.
— Морок-то морок, но не вполне, — возразил Стан.
— Мы ненадолго и по делу. Скоро пойдем назад.
— Про оружие помните?
— Помним, помним. Я даже арбалет местный по ту сторону телепорта оставил. И нож тоже.
— Ну, в добрый час. Интересно будет посмотреть, чем твои игры кончатся.
— Я не играю, — сурово поправил Верис. — Пошли, Анита.
Через второй телепорт Анита шла, уже не зажмуриваясь.
В библиотеке Транспортного центра было, как обычно, безлюдно. Анита окинула взглядом бесконечные стеллажи, тихо сказала: «Ох!», но не отвлеклась ни на мгновение. Глаза отчаянные, лицо решительное, только веснушки пятнают побледневшую кожу особенно ярко. Такая не отступит и не подведет.
Верис добыл жетон, не глядя, активировал вызов и протянул голубую блестку Аните.
— А, Верис объявился, — донесся мамин голос.
— Здравствуйте, — четко произнесла Анита. — Я жена Вериса. Если вы хотите встретиться с ним, я могу вас к нему проводить.
«Эх, — подумал Верис, — надо было предупредить, что говорить следует на «ты». Обращение на «вы» у нас давно забыто, так только справочная система говорит».
— Жена, — пропел голос Гэллы Гольц. — Тут уже приходила одна жена.
«Сволочь!» — совершенно не по-сыновьи подумал Верис.
Что касается Аниты, ее затвердевшее в решимости лицо не дрогнуло. Искра жетона лежала у нее на ладони, и Анита, в жизни не видавшая ни единого средства связи, кроме посыльного мальчишки, продолжала вести переговоры.
— Вы не ответили, хотели бы вы его видеть.
— Почему он сам не связался со мной?
— Он не хочет, чтобы вы знали, где он сейчас живет. Если вы согласитесь встретиться со мной, я завяжу вам глаза и отведу к Верису. Но дороги вы знать не будете.