А одинокий путник никому не интересен — чудак он и есть чудак, что с него взять, кроме ухмылки при встрече? С жиру да со скуки не только вонючую шкуру натянешь, но и копыта отрастишь и клыки с когтями.
Чередующиеся согласные «д-ж». Чудак всегда чужак. Что модно, то и можно. Но тогда выходит, что лада это лажа
Нет, если есть в мире настоящее, то это его ладушка Анита. Они вместе навсегда, на веки веков. Как говорится в сказке, они будут жить долго и счастливо и не умрут никогда, потому что есть Даль и будет дочка, которую назовут Гэллой — хорошо, что Анита не знает, кому прежде принадлежало это имя. Будет еще много счастливых лет и много детей, потому что Анита любит не только западать в раздумьи, но суматоху тоже любит, а один Даль не сможет организовать потребный уровень шума.
Анита почему-то волновалась, провожая его в этот обычный в общем-то поход. Возможно, оттого, что портал на Гэлле не был оформлен в виде зеркала и найти его мог один Верис. Ничего, он скоро вернется и принесет информацию по древней металлургии и несколько новых книг для Аниты. По сравнению с долгой жизнью вдвоем разлука не больше, чем миг.
Миг — это движение век. Век — всего лишь миг по сравнению с вечностью. Но сомкнешь веки, прижмешься к любимой — и вечность уже не кажется такой холодной. Это для одинокого вечность подобна айсбергу, в который вмерзает бессмертие.
С чего бы вдруг подумалось об айсберге? Давно не приходил на память этот образ. Скорей бы вернуться домой — в дом, где он родился и жил, но только сейчас начал обживать.
Верис прикрыл за собой старинные распашные двери библиотеки и замер, ощутив чужое присутствие.
Напротив в каких-то трех шагах стояла Линда.
— Нашла!.. — не слово, а плач, короткое, в два всхлипа, рыдание. — Нашла!..
Найденный Верис потеряно молчал.
Линда шагнула вперед.
— Мой! Никому тебя не отдам, ни на миг от себя не отпущу, ни на шаг! Ты почему не пришел раньше? Я же не могу без тебя! Нельзя быть таким жестоким Ну что ты молчишь?
Верис молчал. Было больно и стыдно смотреть на Линду, жалкую и ненужную. Наверное, она была красивее Аниты и наверняка ухоженней, но Верис видел лишь покрасневшие глаза, зареванные щеки, легкомысленный, по последней моде наряд, совершенно не подходящий к ситуации, глупые когти, венчающие тонкую музыкальную руку. Смотрел и не испытывал ничего, кроме брезгливой жалости, которая одинаково жалит обоих.
— Как ты мог не прийти раньше?! Я без тебя измучилась! Ну что ты молчишь? Хотя бы изругай меня!
Верис молчал. Всю жизнь он лелеял слова, но сейчас слов не было.
— Я же люблю тебя, неужели ты этого не понимаешь? Ну, загляни ты в мою душу
Верис молчал, лишь мельком удивился, что сама Линда даже не попыталась прочесть его мысли. Боится, или Верис настолько привык защищать свой внутренний мир от постороннего вторжения, что даже сейчас выстроил перед Линдой непроницаемую стену.
— Что ты как урод бесчувственный? — Линда уже кричала, не на Вериса, а как кричат от боли. — У, так бы и дала!
Линда не ударила, а просто махнула в сердцах рукой.
Недаром говорится: замах — хуже удара. Психология учит: если нет сил терпеть — ударь. Все равно собственная программа оградит ударенного, а стресс будет снят. Но это только в том случае, если собственная система безопасности существует.
Балахон из козьей шкуры и живая плоть — не преграда для сверхсилы и алмазных когтей. Молниеносный удар вспорол живот, разорвав и вывалив наружу внутренности.
Боли не было, просто ноги вдруг перестали держать. Верис согнулся и упал, ударившись лицом о полупрозрачный янтарин, из которого были отлиты полы и стены Транспортного центра.
Это уже было с ним, вот также он лежал и немеющие пальцы царапали… нет, не янтарин, а черную землю у входа в святилище.
«Возмездие — всплыла последняя связная мысль. — За маму. Нельзя было так».
Сознание уплывало на волнах вспыхнувшей и тут же погасшей боли, свет померк, только Линдин голос продолжал звучать, выкрикивая лишенные смысла слова:
— Верька, ты что? Вставай сейчас же! Слышишь? Я так не играю!