На третий день Кракюс решил поставить несколько небольших опытов. Только чтобы посмотреть. С наступлением ночи он дождался, когда деревня окажется в объятиях Морфея, и тихонько вышел из хижины в полную темноту, зажег фонарь, но использованная батарейка выдала только слабый лучик. Он поежился от ночной свежести. От влажного и темного подлеска исходил слабый запах мха. Он направился к малоке.
Растительность вокруг жилища была немного освещена: это луна смогла пробиться сквозь листья. Ее белые лучи заливали светом большую хижину, и все вокруг казалось сверхъестественным. Издалека казалось, что малока выплывает из лесного сумрака, как корабль-фантом, разрывающий тьму.
Он подошел. Изнутри слышался храп.
Кракюс очень осторожно открыл большую корзину, в которую мужчины складывали оружие. Крышка слегка скрипнула. Он внимательно осмотрел кучу луков, сложенных как попало, и заметил самый красивый, самый большой и богаче всех украшенный. Он вспомнил, что видел индейца, с гордостью демонстрировавшего этот лук товарищам. Он взялся за него двумя пальцами и попытался осторожно вытащить. Но равновесие было таким хрупким, как при игре в Микадо[4], и шум бьющихся друг об друга деревяшек показался слишком громким в ночной тишине. Кракюс застыл и постоял минуту, затаив дыхание. Потом схватил свой швейцарский нож, выдвинул очень тонкое лезвие и надрезал основание лука в центре, по внешней стороне. Надрез был хоть и глубоким, но едва заметным. Удовлетворенный, Кракюс положил лук на место и закрыл корзину.
Он уже собрался уходить, но тут заметил на веревке свежевыстиранное белье. Оглянувшись, он убедился, что никто не проснулся. Тогда он взял горсть земли и швырнул в белье. У него было ощущение, что он вернулся в детство, в тот возраст, когда хулиганят, чтобы досадить соседям и потом посмеяться над ними.
Все это на самом деле было слишком незначительно. Смехотворно. Первоначальные мысли о пытках и убийствах были уже отброшены… Но что они могут сделать? У этих людей ничего нет. Им нечего терять. Каким образом можно испортить им жизнь?
В этот момент Кракюс услышал шум за спиной. Он обернулся и заметил движущуюся тень. Он инстинктивно напрягся и замер. Стал вглядываться в темноту и вдруг заметил женский силуэт. Молодая женщина направлялась в лес. А что, если пойти за ней? Он обождал несколько минут, потом решил расслабиться, но вдруг заметил другой силуэт, явно направляющийся туда же, но с большими предосторожностями, стараясь держаться тени. Однако понадобилось всего четверть секунды, чтобы луна осветила лицо: это был индеец, которого, как вспомнил Кракюс, встретил в деревне. Аван, да, это Аван. Кракюс терпеливо подождал, пока он удалится, а затем осторожно пошел в том же направлении.
Два человека встретились у входа на обработанную делянку. Он еще немного приблизился и спрятался среди растений. Луна изливала бледный свет на поляну. Неподвижно стоящие у кромки поля индейцы казались ему фигурками из театра теней, их черные силуэты четко вырисовывались на фоне белой лужайки. Несколько минут они постояли друг напротив друга, затем долго стояли обнявшись. Потом мгновенно отпрянули. В профиль видны были торчащие груди молодой женщины. У мужчины была эрекция. Они снова устремились друг к другу, и их тела слились в ночи.
6
На другой день Кракюс надел, как всегда, полевую форму, походные ботинки и фуражку, поднял воротник и отправился в деревню. Мужчины еще не вернулись с охоты. Босые дети играли на земле. Он заметил молодую женщину, снимавшую белье.
— О-ля-ля! — воскликнула он. — Твое белье запачкано! Не знаю, ветер тут виноват или дети. Но тебе, похоже, не повезло.
— Ну, ничего, — сказала она с широкой улыбкой. — Вода все смоет.
Сказав это, она скомкала белье, сунула под мышку и направилась к ручью. Кракюс пошел следом за ней.
— Это ты вчера его постирала?
— Да.
— А как тебя зовут?
— Залтана.
Она присела на берегу. Ряд камней слегка сдерживал течение, образуя своего рода запруду для стирки белья. Она опустила вещи в проточную воду и стала тереть друг о друга. Ее голые груди колыхались, и Кракюс почувствовал, что здорово возбудился.
— А теперь приходится все делать заново, бедняжка! Вся работа пропала…
Она только рассмеялась в ответ. Звонким раскатистым смехом. Он желал ее все сильнее. Позже, сказал он себе, это надо отложить на потом.
— Черт возьми! — проговорил он вслух. — Это не может быть ветер! Ночью было тихо. Это кто-то нарочно сделал.