Николай Иванович, словно читая ее мысли, мягко улыбнулся: "Анна Сергеевна, не думайте о нашем разговоре как о чем-то плохом. Вы же любите свою Родину, хотите, чтобы в стране был порядок? Мы просто просим вас помочь нам в этом. Ничего противозаконного, ничего аморального. Просто информация о том, кто какими книгами интересуется, с кем общается. Ведь вы и так это знаете, верно?".
Анна Сергеевна чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Она понимала, что ее загнали в угол. Отказаться - значит подписать приговор сыну и себе. Согласиться - предать все свои принципы, стать доносчиком. Выбор, который ей предстояло сделать, казался невозможным. Но материнское сердце не выдержало. Дрожащей рукой она подписала бумагу о сотрудничестве.
С того дня жизнь Анны Сергеевны превратилась в постоянное балансирование между страхом и чувством вины. Каждый раз, когда в библиотеку приходил новый читатель, она ловила себя на мысли - а не сообщить ли о нем? Каждый разговор с завсегдатаями библиотеки теперь воспринимался через призму возможной "полезности" для КГБ. Анна Сергеевна ненавидела себя за эти мысли, но ничего не могла с собой поделать.
Николай Иванович появлялся раз в месяц. Приходил под видом обычного читателя, брал какую-нибудь книгу и незаметно забирал отчет Анны Сергеевны. Первое время она писала общие фразы, стараясь никого конкретно не упоминать. Но постепенно требования ужесточались. От нее хотели конкретных имен, названий книг, даже содержания разговоров, которые вели читатели в библиотеке.
Особенно тяжело было следить за молодежью. Анна Сергеевна видела в каждом юноше или девушке своего Алешу. Когда студенты приходили за запрещенной литературой, спрятанной в дальних углах хранилища, она мучительно решала - дать книгу и промолчать или отказать и сообщить? Иногда она намеренно "забывала" включить кого-то в отчет, но страх быть разоблаченной не давал делать так слишком часто.
Постепенно Анна Сергеевна научилась жить двойной жизнью. Днем - приветливая библиотекарша, готовая помочь каждому читателю. Вечером - агент КГБ, скрупулезно записывающий в блокнот все подозрительные, на ее взгляд, события дня. Она старалась убедить себя, что ничего страшного не делает, что ее сведения помогают поддерживать порядок в стране. Но глубоко внутри понимала - перешла черту, предала свое призвание хранителя знаний.
Отношения с сыном после того злополучного дня стали натянутыми. Алеша, не знавший о сделке матери с КГБ, чувствовал какую-то недосказанность. Он стал меньше рассказывать о своих делах, о друзьях. Анна Сергеевна страдала от невозможности объясниться, рассказать правду. Каждый раз, глядя в глаза сыну, она мысленно просила у него прощения.
Годы шли, и Анна Сергеевна все глубже погружалась в трясину доносительства. Она уже не могла точно вспомнить, сколько людей пострадало из-за ее отчетов. Кого-то исключили из института, кого-то уволили с работы, а кто-то и вовсе исчез - уехал или был арестован, она не знала. Каждая такая история оставляла на ее душе новый шрам.
Особенно тяжело было, когда приходилось докладывать о людях, которых она знала много лет. Вот и сегодня, делая запись о Сергее Петровиче, Анна Сергеевна чувствовала себя предательницей. Она помнила его еще мальчишкой, приходившим в библиотеку за книгами о путешествиях и приключениях. Теперь он стал уважаемым рабочим, семьянином. И вот - запрещенная книга... Анна Сергеевна понимала, что этот факт может сломать ему жизнь. Но не сообщить не могла - слишком велик был страх перед возможными последствиями.
С каждым годом груз на душе Анны Сергеевны становился все тяжелее. Она стала плохо спать, часто болела. Коллеги замечали ее подавленное состояние, но списывали на возраст и усталость. Никто не мог и подумать, какую страшную тайну хранит всеми любимая библиотекарша.
Иногда Анне Сергеевне казалось, что она сходит с ума. В каждом читателе она видела потенциального "врага народа", в каждой книге - источник крамолы. Она ловила себя на мысли, что начинает верить в ту ложь, которую сама же и создавала в своих доносах. Реальность и выдумка переплетались, создавая причудливую картину мира, в которой Анна Сергеевна уже с трудом ориентировалась.