Основной признак тоталитаризма леворадикальные идеологи видят в поглощении всеобщностью (прежде всего в лице государства и освященной им культуры) индивидуальности. Индивид насильственно (но почти незаметно для себя) подчиняется этой всеобщности. Однако они усматривают в этом результат не столько господства капиталистической системы отношений, сколько развития техники, технологии, «технологической цивилизации», якобы неизбежно влекущих за собой подавление свободы. «Повсюду в мире индустриальной цивилизации, – пишет Маркузе, – подчинение человека человеком возрастает по объему и воздействию. И эта тенденция предстает отнюдь не как случайный, преходящий шаг по пути к прогрессу. Концентрационные лагеря, массовое уничтожение людей, мировые войны и атомная бомба не являются «рецидивом варварства», а представляют собой безудержное воздействие достижений современной науки, технологии и форм господства. И это наиболее эффективное подчинение и уничтожение человека человеком происходит на высоком уровне развития цивилизации, когда материальные и интеллектуальные достижения человечества, казалось бы, позволяют создать подлинно свободный мир» [30]. Как нетрудно заметить, критический социологический анализ конкретного общества подменяется здесь описанием некоего абстрактного «ада», имеющим своей целью вызвать к нему чувство отвращения и желание просто-напросто отбросить его с пути человечества, чтобы оно могло свободно двигаться вперед.
Собственно, к этому и ведут дело леворадикальные идеологи. В описываемом ими «тоталитарном» обществе нет «щелей», звенья социальных механизмов настолько плотно «пригнаны» друг к другу, что не остается ни малейшего пространства, в котором могли бы зародиться и функционировать какие-либо «контрмеханизмы», «контрсилы». Более того, не остается даже «пространства» для поддержания «критической дистанции», для взгляда на себя со стороны. Это общество лишено исторической объемности, оно плоско, линейно, или, говоря словами Маркузе, «одномерно».
Категория «одномерности» носит у Маркузе универсальный характер, поскольку она позволяет, по его мнению, четко зафиксировать сущность «тоталитарного» общества как в целом, так и в его частных проявлениях. «Одномерность» – это однородность, исключающая какую-либо альтернативу (социальную, политическую, теоретическую, художественную и т. п.), это унифицированность, однонаправленность. «Одномерность» означает отсутствие противоборства, критики, выводящей за пределы системы существующих общественных отношений, а следовательно, примирение с существующим положением вещей.
В социально-политическом плане «одномерность», как она мыслится Маркузе, – это отсутствие внутри развитого капиталистического общества социальных сил, способных сознательно и последовательно противостоять господствующим общественным отношениям, чтобы в конечном счете подвергнуть их революционному отрицанию. «Технический прогресс, распространившийся на всю систему господства и согласования, создает формы жизни (и власти), которые, – пишет он, – по-видимому, примиряют силы, оппозиционные по отношению к системе, и разрушают или опровергают всякий протест именем исторических перспектив освобождения от тяжелого труда и господства… Эта способность воспрепятствовать социальным изменениям есть, быть может, наиболее знаменательное достижение развитого индустриального общества: всеобщее принятие Национальной Цели, двухпартийная политика, закат плюрализма, сговор между Бизнесом и Трудом в рамках сильного государства свидетельствуют о слиянии противоположностей, которое является результатом, равно как и предпосылкой, этого достижения» [31]. Маркузе, таким образом, хочет уверить, что в рамках господствующей в современном капиталистическом обществе системы отношений уже больше нет места для антагонистических сил, ибо и пролетариат и буржуазия, с его точки зрения, движутся в одном направлении, преследуют единые цели и разделяют, по сути дела, общие политические идеалы. Пролетариат, полагает Маркузе, теперь «интегрирован» в систему государственно-монополистического капитализма. И эта «интегрированность» носит, по его мнению, «тотальный» характер, поскольку распространяется на все стороны жизнедеятельности. Трудящийся чувствует себя сопричастным «национальной цели» не только на производстве или в сфере политики, но и в быту, дома. Рабочий и предприниматель смотрят одни и те же телевизионные программы и фильмы, знакомятся с прессой, предлагающей всем слоям населения одни и те же новости, пользуются одними и теми же услугами, и при этом оба испытывают удовлетворение.
Характеризуя антагонизм классов в буржуазном обществе, К. Маркс писал: «Имущий класс и класс пролетариата представляют одно и то же человеческое самоотчуждение. Но первый класс чувствует себя в этом самоотчуждении удовлетворенным и утвержденным, воспринимает отчуждение как свидетельство своего собственного могущества и обладает в нем видимостью человеческого существования. Второй же класс чувствует себя в этом отчуждении уничтоженным, видит в нем свое бессилие и действительность нечеловеческого существования. Класс этот, употребляя выражение Гегеля, есть в рамках отверженности возмущение против этой отверженности, возмущение, которое в этом классе необходимо вызывается противоречием между его человеческой природой и его жизненным положением, являющимся откровенным, решительным и всеобъемлющим отрицанием этой самой природы. Таким образом, в пределах всего антагонизма частный собственник представляет собой консервативную сторону, пролетарий – разрушительную. От первого исходит действие, направленное на сохранений антагонизма, от второго – действие, направленное на его уничтожение» [32].
Маркузе не стал бы возражать против того, что и буржуазия, и пролетариат «представляют одно и то же человеческое самоотчуждение». Существующий мир в своей отчуждающей «рациональности», по его мнению, глубоко иррационален. И эта иррациональность поглощает без какой бы то ни было дифференциации всех членов общества, принадлежащих к различным классам. Но внутренне присущие «одномерному» обществу противоречия загнаны вглубь. Они не могут проявиться по той причине, что этому препятствует технически «рациональная» организация существующего общества, способствующая подавлению противоречий. К такому состоянию, согласно Маркузе, приводит само логическое развитие «идеи разума», характерное для западноевропейской цивилизации: «Закрытый операциональный мир развитой индустриальной цивилизации с ее ужасающей гармонией свободы и угнетения, производительности и разрушения, прогресса и регресса предначертан в идее Разума как специфический исторический проект» [33]. В результате общество и достигло в своей «рациональности» таких пределов, которые делают его иррациональным. Причем оно внедрило идею этой «иррациональной рациональности» в сознание индивидов, лишив его критического измерения. Разрушаемый и убиваемый индивид, соединенный с другими индивидами чисто механически и потому совершенно одинокий, чувствует, однако, себя «счастливым» в этом «рациональном аду».
Вот здесь и обнаруживается принципиальное расхождение между Марксом и Маркузе. У последнего рабочий класс, оставаясь самоотчужденным, перестает чувствовать себя «в этом отчуждении уничтоженным», он перестает быть воплощенным «возмущением», перестает представлять разрушительную сторону антагонизма. Он доволен своим отчуждением, поскольку оно «обставлено» достаточно комфортабельно.
Этого слияния противоположностей удалось добиться, по мнению Маркузе, посредством «рационального» манипулирования индивидами, опирающегося на широкую сеть средств массового контроля, массовой коммуникации, с помощью которых в сознание масс внедряются унифицированные, «стабилизирующие» потребности.