– А что вы собираетесь построить вместо нее? И вообще, научились ли вы уже строить? – сказал Уолд.
– Мы до этого места еще не дошли, – съязвил парень, указывая на «Капитал», который он держал в руках, заложив посередке тома указательный палец» [23].
Этот диалог примечателен прежде всего тем, что он фиксирует особенности отношения к марксизму со стороны массового представителя «новых левых». Для него марксизм – теория ниспровержения «системы», «нравственное обоснование» бунта. Позитивная созидательная и, следовательно, подлинно революционная сторона марксизма остается вне его поля зрения. Леворадикал не в состоянии подойти к марксизму как к целостному, исторически развивающемуся учению; он «выбирает» из этого учения то, что отвечает его собственному умонастроению, отбрасывая или подвергая «критике» все, что не укладывается в априорно сконструированную им схему.
Отношение леворадикалов к марксизму – это проявление противоречивости социального положения как их самих, так и представляемых ими общественных слоев в современном капиталистическом обществе. Это выражение противоречивого характера приобщения эксплуатируемых капиталом непролетарских слоев к международному революционно-освободительному движению, возглавляемому рабочим классом.
Воспринимая марксизм прежде всего как философию разрушения, леворадикалы 60-х годов обратили свои взоры к тем учениям, которые интерпретировали его в анархистском, левореволюционаристском духе, в частности к концепциям Режи Дебре, Франса Фанона.
Борьба народов «третьего мира» («зоны бурь») за свое национальное и социальное освобождение против агрессивной политики империализма не только вызывала симпатии леворадикальной массы, но и явилась определенным стимулирующим фактором движений протеста.
Большую роль в активизации западной, особенно американской, молодежи и близкой к ней интеллигенции сыграла война во Вьетнаме.
Во-первых, война во Вьетнаме поставила тысячи молодых американцев не только перед выбором собственной судьбы – выбором между осмысленной жизнью и бессмысленной смертью. Она заставила молодого человека всерьез задуматься о долге патриота и гражданина в современном капиталистическом обществе [«Многие выпускники американских вузов всеми средствами пытаются уклониться от призыва в армию. Студенты не довольствуются разъяснениями правительственной администрации относительно рациональности войны во Вьетнаме для сохранения капитализма и жизненности нашей капиталистической системы… Многие пришли к выводу, что заключение в тюрьму в знак протеста против призыва на военную службу является жертвенным актом, посредством которого выражается отношение к долгу перед страной» [24]].
Во-вторых, она показала жестокость, бесчеловечность капитализма, готового во имя защиты собственного существования пожертвовать десятками тысяч жизней не только «чужих», но и «своих» граждан.
Вместе с тем неудачи американских интервентов и мужественное, эффективное сопротивление вьетнамского народа агрессии обнаружили иллюзорность созданного идеологами интеграции мифа о «непластичности», «неподатливости» социальной реальности, о «монолитности» буржуазного «управляемого мира».
Определенное влияние на умонастроение леворадикалов оказала так называемая «великая пролетарская культурная революция» в Китае. Трудно найти другое социальное явление современности, которое было бы столь неадекватно интерпретировано на Западе, будучи воспринято в духе социальных идеалов, весьма мало согласующихся с теми непосредственными целями, которые преследовали организаторы «культурной революции».
Западные леворадикалы увидели в «культурной революции» то, чего в ней на самом деле не было: разрушение активно действующими группами молодежи, полностью игнорирующими законные органы власти, «бюрократической машины», формирование и широкое внедрение в сознание молодого поколения «новых потребностей», якобы подрывающих дух потребительства и ориентированных на «новый» идеал человека и т. д.
То, что «культурная революция» имела «двойное дно», т. е. что хунвэйбины выступали в качестве слепого орудия манипуляторов, преследующих узкогрупповые, великодержавно-шовинистические цели; что это было не спонтанное движение, а грандиозный спектакль, в котором разум массы сознательно приносился в жертву «великому вождю»; что произошло не уничтожение бюрократизма, а лишь переход от одних его форм к другим; что «новая» структура потребностей и уровень потребления основной массы китайского населения ни в коей мере не обеспечивают всестороннего гармонического развития личности, – все это по тем или иным причинам либо оставалось незамеченным, либо игнорировалось западной леворадикальной интеллигенцией и студенчеством.
Поиски западными леворадикалами революционного «вдохновения» в борьбе народов Азии, Африки, Латинской Америки за национальное освобождение, в весьма непохожих по своей социально-политической сущности явлениях приводили к тому, что взгляды, развиваемые некоторыми идеологами «третьего мира» (Фаноном, Дебре и др.) и проявившиеся в концепциях «тотального отрицания», антипотребительства, отрицания революционной роли пролетариата развитых капиталистических стран, преувеличения роли непролетарской массы в революции, воспринимались ими как обобщение опыта освободительной борьбы народов этих стран. Создавалась иллюзия, будто стоит только взять на вооружение эти концепции, проявить необходимую волю для их воплощения в жизнь – и они дадут такой же эффект, который они, с точки зрения «новых левых», давали «у себя дома».
Однако, вооружая западноевропейских и американских «левых» бунтарскими лозунгами, идеи, сформировавшиеся в границах «зоны бурь», на базе иных общественных отношений, иного сознания, обладали ограниченными возможностями их использования. Поэтому критический разбор леворадикальной идеологии предполагает обращение не к Фанону или Дебре, а прежде всего к Маркузе, на что есть, как мы увидим далее, достаточные основания.
Герберт Маркузе прошел довольно сложный жизненный путь, не пересекавшийся с магистралями революционного движения. Правда, на ранних этапах своего жизненного пути Маркузе тяготел к «левым» группам буржуазных философов, развивавшим, в частности, свою деятельность в русле Франкфуртского института социальных исследований. Жизнь позаботилась и о том, чтобы Маркузе стал если не антифашистом (ему всегда больше импонировала позиция стороннего наблюдателя), то, во всяком случае, критиком фашистского тоталитаризма. Наконец, Маркузе, как и многие из «франкфуртцев», за много лет до того, как стать идеологом леворадикализма, пытался найти обоснование ряда социальных явлений в сфере психики, выявляя зависимость организации общественной жизни от спонтанного проявления психической энергии.
Все эти обстоятельства привели к тому, что в 60-х годах Маркузе оказался в числе «социальных критиков», потребность в которых в то время стала ощущаться особенно остро [«Спрос на критические теории общества вполне объясним там, где противоречия социального развития принимают форму резких парадоксов, осознаваемых широкой общественностью… Люди, осознающие себя бесправными винтиками в системе бюрократической организации госмонополистического капитализма, остро переживающие угрозу социальных катастроф (включая войны), угрозу фашизма и милитаризма, окружают гуманистическим ореолом такого рода концепции хотя бы потому, что в них нередко находят зафиксированными и как бы поднятыми до уровня общего социального протеста собственные настроения: конкретное недовольство определенной ситуацией, ощущение кризисного характера того общества, в котором они живут» [25]]. Маркузе лучше, чем кому-либо из его коллег, удалось сформулировать как парадоксы самого капиталистического общества на его современной стадии развития, так и парадоксы сознания тех представителей этого общества, существованию которых угрожают происходящие в нем материальные и идеологические процессы. Ему удалось выразить умонастроение леворадикальной элиты, ее метание, ее утопические построения. Словом, Маркузе предложил тот товар, на который имелся спрос [Когда к Маркузе пришла известность, когда его начали изучать и исследовать, на книжный рынок были выброшены и его ранние сочинения, от которых исследователи перебрасывают мост к последним его работам. Однако концепция Маркузе вполне четко вырисовывается уже в небольшой серии работ, открываемых выпущенным в 1955 г. сочинением «Эрос и цивилизация» и завершаемых опубликованным в 1969 г., по горячим следам майских событий во Франции, «Очерком об освобождении». Центральной работой Маркузе, давшей ему имя, является книга «Одномерный человек. Исследование по идеологии развитого индустриального общества», впервые увидевшая свет в 1964 г. Кроме того, Маркузе принадлежит множество статей, интервью, заметок.].