***
Закономерен вопрос: почему из множества трудов Отто Фридриха Больнова именно «Экзистенциальная философия» выступила сегодня объектом для перевода? Ответ оказывается опять-таки двойственным. С одной стороны, многое обусловлено ситуацией самого переводчика. Проект систематического изучения творчества Больнова занимает меня уже три года. При этом практически с самого начала на руках оказался текст «Экзистенциальной философии» — во многом благодаря стечению обстоятельств; впрочем, трудности в разыскании и приобретении требуемых произведений и по сей день остаются чрезвычайно велики. Между тем «Экзистенциальная философия» в связке с другим сочинением — «Экзистенциальной философией и педагогикой» — была предметом анализа дипломной работы, в результате чего и появилась возможность осуществить ее полный перевод. Хочется верить, что он не окажется единственным. При этом произведения-кандидаты на дальнейший перевод в русскоязычное философское пространство должны отбираться согласно определенной стратегии, которая и вырабатывается на сегодняшний день.
Что же касается самой по себе «Экзистенциальной философии», то эта работа, по-видимому, вполне годится на роль визитной карточки философа Отто Фридриха Больнова. То, что она знаменует собой начало развертывания его творчества, сохраняя при этом дистанцию от самых ранних произведений, не раз переиздавалась и обрела жизнь за рубежом, что уже отмечалось; теперь же, помимо этих формальных моментов, стоит заметить следующее. Если осуществляемое советской историко-философской традицией зачисление Больнова в разряд «экзистенциалистов» и не совсем корректно, то все-же не вызывает сомнений, что экзистенциальная философия в значительной мере профилирует творчество этого мыслителя: по отношению к ней он выступает и как систематизатор, и как модернизатор, и как «посвященный» — последнее определение я отношу к такому философу, который, выражаясь словами самого Больнова, «памятует» о том, что «экзистенциальная философия должна содержаться в любой философии, не желающей вновь скатываться к далекому от жизни объективизму», «что окончательное единство исходит все же лишь из плоскости экзистенциального». По мере продвижения работы над русским вариантом «Экзистенциальной философии» все более отчетливо вырисовывалось предполагаемое ее на сегодняшний день предназначение. В первую очередь речь, безусловно, идет об университетской среде. Настоящее издание, пусть и с большим запозданием, адресуется всем тем, кто специально интересуется экзистенциальной философией и не откажет себе в удовольствии ознакомиться как с интерпретацией этой философии у Больнова, так и с очередной русской интерпретацией ее ключевых понятий в настоящем переводе; наряду с этим данное сочинение может найти широкий отклик в студенческой аудитории — в силу систематичности, сжатости, доходчивости его можно воспринимать в качестве учебника по одному из разделов философии. Однако помимо этого «Экзистенциальная философия» способна предоставить порцию "духовной пищи" и более широкой публике. И это не натяжка. Ведь можно напомнить о том, что наряду с теми или иными интеллектуальными увлечениями наше общество пережило в соответствующие годы очарование и экзистенциальной философией, не успев, правда, как это часто с нами бывало, в ней толком разобраться. С другой стороны, можно обратить внимание на то, что сегодня, согласно общепринятому убеждению, мы находимся в глубоком всестороннем кризисе, кризис же подобного рода вполне «чреват» экзистенциальной философией. Возникновение этой философии Отто Фридрих Больнов исторически возводит к кризису, потрясшему Германию после Первой мировой войны, ее повторный всплеск — к кризису после Второй мировой войны; сущностный же исток экзистенциальной философии, или философии существования, — в кризисе, потрясающем бытие того или иного отдельного человека.
ОСОБЕННОСТИ ПЕРЕВОДА
Стратегия перевода философского произведения сегодня во многом обуславливается ситуацией. Набрасывание «топографии» оригинала в переводе, обнародование «протоколов» языковой работы, иначе говоря, приведение оригинального оглавления, серий терминов в тексте, развертывание детальных примечаний за его пределами, — все это вполне может являться нормой в период активного, наверстывающего упущенное освоения массива зарубежных источников, в период кристаллизации традиций русскоязычного философского перевода, в период стремления подтянуться до такого уровня философской культуры, который подразумевает владение философствующим одновременно несколькими языками. На это наслаиваются черты, укорененные в специфике самой «Экзистенциальной философии».
С формальной точки зрения данное сочинение можно было бы в целом уподобить некоему сложному, собранному из конструктора объекту. В качестве деталей такого конструктора выступает ограниченный набор «терминов» (как более или менее традиционных, так и присущих лишь данному тексту (шире: ряду текстов Больнова) слов и выражений, обладающих статусом философских понятий) и "связок" — устойчивых слов, выражений и фраз "риторического" характера. Из терминов здесь собираются отдельные блоки-конструкции, из которых, в свою очередь, при помощи связок — макроконструкции: проводятся параллели, надстраиваются уровни, концы соединяются с началами, моменты симметрии сменяются асимметрией и т. д. Во всем этом реализуется логика построения текста, запечатлевающего внутреннюю логику строения, именуемого "экзистенциальная философия". Четкость и строгость этой логики позволяет сделать заключение, что Отто Фридрих Больнов успешно ♦формализовал» экзистенциальную философию. И это еще один аргумент в пользу систематического приведения в переводе оригинальных терминов. Чтение "Экзистенциальной философии" на немецком языке фиксирует, с одной стороны, монотонность и сухость ее текста, с другой стороны, — значительную ясность, однозначность проводимого им смысла, последнее во многом объясняется сдержанностью терминологической синонимии, строгостью порядка слов в немецких предложениях. При этом несомненно, что в литературном отношении сочинение Больнова не является откровением; недостатком же его можно считать некоторую перегруженность связками, переходящими в откровенные "канцеляризмы».
В соприкосновении с русским языком картина меняется. Связки тяжеловесно вздыбливаются, рубленность фраз оборачивается многословностью, единый смысл предложения нередко начинает "блуждать", понятия стремятся обернуться синонимами (подчас ради одной лишь благозвучности изложения: в немецком варианте одно и то же слово может повторяться в одном предложении до трех-четырех раз). Отсюда образцом для перевода выступает «золотая середина»: стремление достичь «гладкого», «публицистичного» текста при сохранении аскетичности синонимии, большей части связок.
Как уже говорилось выше, «протоколирование» процесса перевода в настоящем труде осуществляется посредством двух составов — специальных «Примечаний переводчика» в конце текста а также приведения оригинальных терминов по мере его развертывания. В обоих случаях не следует предполагать исчерпывающего и «математичного» характера выборки. Наличие ряда устойчивых принципов, на основании которых выделяются требующие особого внимания объекты, в конечном счете оттеняется неизбежной безусловностью предпочтения интерпретирующего. И все же о принципах: если «Примечания переводчика» представляют собой подборку достаточно пеструю, однако в большинстве случаев саму себя проговаривающую, то мотивы выставления терминов в скобках вполне компактны и могут быть пояснены. Помимо приоритетного выделения терминов, отличающихся особой конструктивной значимостью, здесь также выделяются: термины, перевод которых отклоняется от основного варианта их перевода; термины, заимствованные Больновым у других философов и выделенные им посредством кавычек; «каскады» рядом стоящих конструктивно взаимосвязанных однокоренных терминов либо терминов, «разворачивающих» или «сворачивающих» синонимию; труднопереводимые термины; термины, представляющие собой сложные слова. При этом существительные стандартным образом приводятся в именительном падеже того числа, в котором были употреблены в оригинале, глаголы — в неопределенной форме, причастия же и деепричастия преимущественно возводятся к глаголам, от которых они были образованы.