Методологические основы концепции воспитания Боль-нова выявляются при исследовании процесса и методов познания. Методом системы воспитания Больнов признает герменевтику. Все процессы воспитания и обучения составляют в своей основе «педагогическое понимание». Он отказался от поисков общих закономерностей воспитания и уповает на прошлый педагогический опыт, который герменевтическая педагогика интерпретирует как текст, через понимание явлений субъективного мира педагога в определенной ситуации. Педагогическая герменевтика тесно связана с «теорией понимания». Дело в том, что процесс познания выводится из «иррационального потока» бытия, а накопленный интуитивным путем жизненный опыт подлежит герменевтической интерпретации, который и объявляется «суперметодом». Иррациональная по своей природе жизнь постигается через деформацию теоретического, разумного представления о мире, которая происходит на почве обращения к нерациональным врожденным познавательным способностям (воля, чувство, переживание и интуитивное понимание). Традиционная герменевтика дополняется объяснением как методом и пониманием как состоянием. В свою очередь герменевтическая интерпретация переносится на нравственные чувства, переживания, когда они не поддаются феноменологическому описанию.
Неудивительно, что в поисках «новой» теории познания Больнов вынужден определить понятия практики и истины. Практика понимается им как жизненный опыт индивида, а истины для духовной и практической областей жизни различны. В первом случае истина очеловечивается, человек творит свои истины, существующие в экзистенции, а во втором — прагматизируется. Плюральность истины в дальнейшем срабатывает в развитии герменевтики применительно к педагогике и с объяснением сути «теории научения». Герменевтическая педагогика интерпретирует саму ситуацию, «озаряющую» аналитика и ведущую его к пониманию более высокой абстракции, философско-герменевтическая и феноменологическая интерпретация переживаемой в человеческом опыте воспитательной действительности как «основного воспитательного текста*, основана на сведении социального к «микросреде». Поскольку внутренняя свобода является высшей нравственной ценностью (нравственный идеал), нравственное воспитание направлено у Больнова на выработку «способности сопротивляться» внешнему жизненному миру, сохранение внутренней свободы и «неприкосновенности» своей таинственной экзистенции. Экзистенциальные добродетели как бы способствуют воспитанию «аристократов духа», а народные массы должны быть воспитаны в духе «простой нравственности», «общечеловеческих» нравственных ценностей. По сути — это оправдание индивидуализма, конформизма и обывательской «душевной активности», это призыв к самовоспитанию, направленному на сохранение «чистоты и неприкосновенности собственной экзистенции», повторяющий в известном смысле позицию К. Ясперса.
Как отмечалось, Больнов предлагает формы воспитания разделить на постоянные (традиционные методы воспитания, которые применимы к бытию, разуму и духу) и непостоянные, которые диктуются «экзистенциальным ядром человека» (включая факторы случайного, фатального и иррационального). По его мнению, природе человека имманентно присуща абсолютная свобода, которая направляет духовное развитие человека не плавно, а хаотичными кризисными скачками. Реализация экзистенции (как суть подлинного воспитания) осуществляется посредством непостоянных форм воспитания, таких как фатально-экзистенциальная «встреча»; внезапное «пробуждение — призыв» как иллюзорный аналог религиозного пробуждения; обыденное «наставление»; сознательная "включенность" в конфликтную ситуацию, связанная с выбором; неуправляемый фатально молниеносный «кризис» как «очищение-выбор», ведущий к подлинному существованию. Они пробуждают нравственные силы человека, актуализируют априорные нравственные потенциальные возможности, заложенные в экзистенции. Разум как стержень воспитания поддерживается иррациональными «озарениями» в процессе духовно-нравственного становления личности.
Воспитательному процессу способствуют благоприятный эмоциональный настрой, комплекс «педагогической атмосферы» между воспитателем и воспитуемым, свободный дух воспитательного процесса, чувство доверия. Нравственные ценности усваиваются в общении как форме «нравственного совершенствования в языке». Так язык объявляется универсальным средством нравственного воспитания, а степень владения им непосредственно влияет на нравственное воспитание, на строительство «убежища» от кризисного мира. Только в языке осуществляется герменевтическое понимание, и «опредмечивается человек», как бы врастая своими добродетелями и пороками в предначертанные языком формы. Слово определяет, освещает путь поведения человека и развития добродетелей. Воспитание нравственности осуществляется в беседе, через пробуждение к речи, к способности к суждению (как добродетели и духовной ценности), т. е. пониманию и интерпретации моральных ценностей и ситуаций, что отделяем человека от влияния извне, проблематизирует собственную внутреннюю свободу и делает человека нравственным существом. Больнов как бы стремится научить человека понимать и объяснять моральные отношения исходя из его экзистенциально-феноменологического описания. Так на арене появляется ницшеанский термин «наверстывание», которому придается метафизический смысл. «Структура времени человеческой жизни» и смысл человеческого бытия, подобно петле, воспроизводит в памяти прошлое, возвращается к нему к изначальной точке, погружается в него как в свою незавершенную возможность, как в собственную нереализованную сущность. Эта противоречивость внутренней сущности человека и своего фактического состояния разрешается в перспективе поворота, возвращения к своей собственной сущности. Наверстывание осуществляет себя в повторении (оно хорошо представлено у Кьеркегора в « Повторении », у Ницше в « Так говорил Заратустра», а затем у Деррида в «Рассеивании» и у Делеза в «Различии и повторении»), в той экзистенциальной сфере, где повторение становится возвращением, воспоминанием, «формой экзистенциального удвоения» исчезнувшего счастливого прошлого, того, что удалось человеку. «Эта возможность повторного начинания составляет глубокую сущность человеческой жизни».
В принципе здесь видна некоторая перспектива преодоления хайдеггеровской концепции времени, в которой человек обращен в будущее, в страх неведомого грядущего. Человеку предлагается мгновение сегодняшней жизни и повторение, «наверстывание» радостей прошлого через воспоминание. Жизнь человека и истории в целом становится сама собой только в этой цепи повторяющихся само-интерпретаций. Так «героический пессимизм» открывает тайный смысл «доверия »(« безопасности ») к бытию без трагического будущего, поскольку «требование постоянной решимости есть ложная и роковая героизация», в которой и проявляется существенный источник экзистенциального напряжения. Эмоциональная убежденность в ценности житейской мудрости, утверждение «разумной» меры и «доверия» к существующему бытию в собственном «доме» — вот пафос нового экзистенциализма О. Ф. Больнова. Один иэ первых «реформаторов» экзистенциализма Габриэль Марсель также заявлял о бесперспективности этой философии, основанной на страхе, и рассуждал о ее обновлении «путем размышления о надежде и радости». Только возможно ли с этими рассуждениями улучшить реальную жизнь?