— Вы меня знаете уже много лет, доктор Брук, — сказал Конде, и декан согласился. — Дайте мне два дня, и я вам представлю оригиналы произведений Брокки. И мне больше уже никогда не придется выслушивать злобную клевету. Кроме того, я могу прямо сейчас прочесть вам начало «Крика»…
— Мы уже знаем, как вы получили эти бумаги, — прервал его Трехо. — Вы поручили бедному сумасшедшему отредактировать сочинения Брокки.
Трехо начал рассказывать о поездках Конде в Дом «Спиноза», одновременно разыскивая в своей папке бумаги со штампом заведения.
— Вот история болезни, наше доказательство номер три. Также я прилагаю фотокопию описания симптомов этой малоизвестной болезни, которую называют синдромом Ван Хольста. Конде, который сделал себе имя на несуществующих книгах, использовал психически нездорового человека, заставив его работать на себя.
— У меня в жизни было немало врагов, но никто и никогда не говорил мне ничего подобного. Я издаю книгу, я вложил в нее столько труда и любви, а меня обвиняют в мошенничестве! Вы думаете, что мне больше нечего написать в моих книгах, как описывать визиты к этим полоумным интеллектуалам?! Это мой брат, доктор Эфраин Конде, ныне покойный, пригласил меня в дом отдыха «Спиноза».
— И как же Конде использует рукописи этого пациента? — спросил Брук.
— Конде даст ему темы и подсказывает сюжеты. Они соответствуют сюжетам и темам, которые он придумывал для якобы потерянных романов Брокки. Больной исписывает тысячи страниц, повторяется, отклоняется от темы; временами уносится мыслью в вымышленные миры, но потом возвращается к реальности. Работа Конде заключается в том, что он эти страницы правит, урезает, наводит глянец. Сначала он пишет критическую статью, а затем подбирает работу, достойную этой критики.
Я уже не помню, в каком направлении пошла дальнейшая дискуссия, пожалуй, его и не было, направления. Конде и Трехо постоянно перебивали друг друга, и слушание дела застопорилось. Мне было все ясно, поскольку я был человеком, близким к обеим противоборствующим сторонам, но Бруку и Дюпре, которые только входили в курс дела, история представлялась расплывчатой и запутанной. В какой-то момент воцарилось молчание, как если бы все устали говорить и задались вопросом, что они здесь делают. Был слышен только негромкий стук — это Дюпре стучал трубкой по ободку пепельницы. Потом он достал кисет и принялся набивать ее снова.
Брук снял очки и протер воспаленные глаза. Над столом плыло облако дыма.
— Вы опять будете трубку курить?
— Да… Вам мешает, доктор?
— Мне мешает. Все так запутанно, а тут еще ваша трубка. — Брук посмотрел на классную доску. Совершенно пустую, без всяких надписей. — Я думал, что все будет просто. Пару часов, и все. Но тут столько неясного.
— Тут все ясно… Вот эти двое, они специально все запутывают, — сказал Конде, указав на нас с Трехо. Его пугали сомнения Брука. Он был уверен, что нас осудят без всякого разбирательства.
— Неясность, неясность… Мы блуждаем в потемках, профессор Конде. Тут есть человек, который еще не выступал. Может быть, вы что-нибудь проясните?
Новарио посмотрел в сторону президиума, на Конде, на нас.
— Мне нечего сказать.
— Вы как-нибудь зависите от Конде?
— Я наблюдаю за событиями со стороны.
— Храбрец, — сказал вполголоса Трехо.
— Я не являюсь сотрудником вашего факультета. Я — приглашенный профессор и не хочу вмешиваться во внутренние дела университета, в котором я не работаю постоянно. — Он посмотрел на часы. — Кроме того, мне пора идти. Прошу меня извинить…
— Вы ничего не скажете? Вас обвинили в том, что вы заговорщик, — сказал Новарио.
— Это все в прошлом. Сейчас меня волнуют другие проблемы. Прошу прощения, если я побеспокоил вас, доктор Конде. Но сейчас я должен уйти.
Новарио колебался, не зная, должен ли он попрощаться с Бруком и Дюпре за руку. Он не осмелился посмотреть в нашу сторону. Он покинул зал, и в течение двух минут все молчали.
— Мне нужно позвонить, — сказал Дюпре, подавляя зевок.
Брук посмотрел на часы. Было уже десять тридцать вечера.
— Сделаем небольшой перерыв. Глотнем свежего воздуха.
Первым вышел Дюпре. Конде вышел за ним. Брук приблизился к нам.