Я спросил его, как он собрал все эти материалы.
— Я собирал их в течение многих лет. Какие-то версии были в литературных журналах, какие-то — в политических памфлетах, ходивших по университету. Мой брат, он был врачом-психиатром, очень мне помог. В течение нескольких десятилетий он работал в медицинском центре, специализирующемся на лечении душевных расстройств. Многие пациенты поступали к нему с бумагами, пришитыми или прикрепленными булавками к одежде. Мой брат играл с ними в игры, которые заключались в том, чтобы переписать рассказ. Задавайте вопросы, если что непонятно. Мы должны сдать законченную работу в сентябре.
— Времени очень мало. Если бы у нас был компьютер… Существуют специальные лингвистические программы, которые отслеживают особенности стиля…
— Но компьютера у нас нет. Я хочу, чтобы вы это прочли и классифицировали в соответствии с вашей интуицией. Оставим научные методы бюрократам. Мне нужны результаты в указанный срок. Со своей стороны обещаю, что при публикации ваше имя будет стоять рядом с моим.
Когда мы закончили разговор, Конде вручил мне дубликат ключа от своего кабинета, чтобы я мог хранить там бумаги.
— Я никогда никому не давал ключа от своего кабинета. Сегодня я доверяю ключ вам. Надеюсь, вы меня не подведете.
Я попытался отказаться. Профессор настаивал, полагая, что я отказываюсь из скромности. У меня просто не оставалось другого выхода, как положить ключ в карман. Когда я остался один, я внимательно осмотрел комнату, убедился, что никаких тайников здесь нет, потом уселся за письменный стол и приступил к чтению вариантов новеллы.
Поскольку времени у меня было мало, сперва надо было составить план работы — прежде, чем приступать к чтению всех материалов. Я выбрал один из немногих вариантов рассказа, помеченных датой, и добавил к нему повторяющиеся элементы других. Какие-то версии были достаточно длинные, какие-то состояли из нескольких строчек, часто написанных на обратной стороне почтовых карточек (они напоминали утонченные японские стихи). В течение нескольких следующих дней я, если так можно сказать, не вылезал из бумаг, пытаясь следовать своим сомнительным статистическим выкладкам и ускользающему от меня содержанию вариантов. Порывы к работе то появлялись, то исчезали напрочь, и я частенько впадал в уныние.
Казалось, я вел какую-то тайную жизнь, отражение которой я строил сам, чтобы самоопределиться, — я никому никогда о ней не рассказывал и не написал ни единой строчки. Сказка, которую я для себя придумал, была такой: я — заключенный в одиночной камере, и я занимаюсь важными документами, которые касались всей нации. Ему, этому заключенному, обещали сократить срок наказания, если он выполнит эту работу, но он опасался, что в случае успеха его казнят, потому что секреты, которые он обнаружит в бумагах, будут слишком важными.
Другой мой вымысел — об издателе: есть очень высокое здание, которое используется под книжный склад. На самом верхнем этаже сижу я, издатель; через мой кабинет проходит целая череда писателей, они приносят мне свои работы — на одну или на сто страниц — по теме, которую я предложил им сам, когда-то очень давно. Издатель не принимает других работ, написанных ими по собственной инициативе, однако по «своей» теме он берет все, так как ему нравится думать о себе как о вдохновителе творческого процесса. Издатель, то есть я сам, внимательно изучает все, что ему приносят, он ничего не принимает, но и не отвергает; он говорит писателям, что их работы войдут как отдельные части в большую книгу, которая уже готовится к публикации; но это — только проект книги, которая постоянно меняется, согласно капризам его воображения. Тайный план издателя заключается в том, чтобы превратить все эти страницы в единое повествование, собранное из фрагментов, написанных тысячью разных писателей, и таким образом воплотить одну оригинальную идею, которую он задумал в его далекой юности.
Я работал только тогда, когда на кафедре никого не было; потому что, когда я работал, я всегда закрывал дверь на ключ. Профессор Гранадос заходила на кафедру постоянно, под любыми предлогами, в частности, она интересовалась, как мне понравилась ее книга стихов, или пыталась переманить меня на свою сторону.
Но это была не единственная из моих проблем: одна из стен начала стремительно разрушаться. Я хотел рассказать об этом секретарю кафедры прикладной философии, но на ее двери висела табличка «Закрыто», и мне сказали, что там обвалился потолок. Сама секретарь провела день в больнице, под наблюдением врачей. Обеспокоенный, я отправился на поиски коменданта. Со стеной надо было немедленно что-то делать.
Я смог встретиться с комендантом только через три дня. Я как раз закрывал свою кафедру, когда увидел его в глубине коридора. Он шагал с лицом зомби. Я пошел следом за ним, встревоженный его видом (за последние пару недель он похудел килограммов на десять). Когда мы поднялись на пятый этаж, я потерял его из виду. Здесь, наверху, был совсем другой мир — без шума, без жизни. Абсолютная тишина царила среди этих бумаг, копившихся здесь годами, среди этих узких коридоров, неустойчивых колонн и закрытых проходов. Тогда я впервые открыл для себя, что за кажущимся хаосом бумаг проглядывал некий порядок; я различил — там, дальше, — зигзагообразные стены из папок для бумаг; глубину замкнутого круга, организацию пространства, которую нельзя было даже сравнивать с нижними этажами. Здесь явственно ощущалась рука некоего невидимого Архитектора.
Мне почему-то очень не хотелось углубляться в это незнакомое пространство; я предпочел поискать коменданта в доме ночного сторожа. Я поднялся на крышу и постучался в дверь.
Дверь приоткрылась.
— Кто здесь?
— Миро, из аргентинской литературы. Я ищу господина Виейру.
— А почему здесь?
— Я видел, как он поднимался наверх.
— Вы думаете, я его тут прячу?
— Вы его не видели?
— Я никуда не выходил. Это не мое время. Я — ночной сторож. Ночной сторож работает по ночам. Кроме того, что ему здесь делать, коменданту? Вы уходите. А то здесь опасно. Колонны едва стоят и могут рухнуть в любой момент. Вообразите, что будет, если одна из них рухнет на вас. Представьте: вы будете звать на помощь, кричать, но ваших криков никто не услышит.
Я спустился на пятый этаж и уже направлялся к лестнице на четвертый, но вдруг уловил какое-то движение в глубине одного из коридоров. Задевая плечами за бумажные стены, я добрался до крошечной комнатки, а затем попал в зал, где громоздились старые парты. Когда я попытался вернуться на лестничную площадку, проход показался мне незнакомым, как если бы кто-то быстренько поменял все местами у меня за спиной.
Все окна были покрыты толстым слоем грязи и пыли; уже вечерело, и в здании было сумрачно. Я почти ничего не видел. Потом я услышал что-то похожее на кошачье мяуканье, и решил поискать кота, чтобы он послужил мне проводником. Впереди забрезжил слабый свет, и я пошел туда, натыкаясь на стены. Наконец я вышел к разбитому окну, через которое с улицы проникал свет. Возле окна стоял всхлипывающий комендант. Я дотронулся до его плеча, но он даже не шелохнулся, как если бы один из нас был призраком.