Стоит отметить, что осознание "управления случайностями" как магии, не связанной ни с какими средствами (в том числе демонами-служителями) либо использующей в качестве средства весь мир, произошло довольно поздно. Куприн, который не только открыл "управление случайностями" для русской литературы, но и дал наилучшее ее изображение, этой идеи еще не знал. У него перестройкой реальности под желания мага занимаются демонические силы. Демон Мефистофель, объясняя герою Куприна причины его таинственного дара, говорит, что "тысячи незримых существ служат вам, как преданные рабы". Таким образом, пока еще магия случайностей оказывается просто использованием очень могущественных и при этом невидимых инструментов. Однако к настоящему времени можно считать сформированной идеологию, в соответствии с которой причиной чуда является взаимодействие между магом и всей Вселенной в целом что внешне выглядит как полная беспричинность достигнутых успехов.
С точки зрения обычных представлений о детерминизме истинной причиной любого события являются все предшествующие события, т. е. предшествующее состояние Вселенной в целом. Однако для практических нужд наряду с этой общей причиной обычно принято выделять еще и некие частные причины. Например, полет теннисного мяча объясняется не только "предшествующим состоянием универсума", но и ударом ракетки. Особенность чуда, произведенного "магией случайности", заключается в том, что для него, как для результата действия мага, невозможно найти никакой частной причины, - а это означает, что в данном случае частная и общая причина совпадают, мир сам становится той ракеткой, которая наносит удар по мячу. На авторском сайте Александры Сашневой, специально посвященном ее роману "Тайные знаки", возможность управления случайностями обосновывается представлением о неком Вселенском ритме. По мнению Сашневой магический акт начинается с того, что сознание мага настраивается на "резонансную частоту мира", или "мировой ритм". После этого маг мысленно формирует образ желаемого им события - и далее его сознание входит в резонанс с миром, и "результат события сдвигается в ожидаемую наблюдателем, маловероятную статистическую точку". Кирилл Еськов также прибегает к понятию резонанса. Определяя магию как "способ воздействовать при помощи информационных объектов на объекты вещественные", Еськов тут же добавляет, что "благодаря возросшей (на порядок) информационной связности современного мира единичные магические акты создают глобальный резонанс"77).
Кто сильнее, слон или кит? К числу таких "детских" вопросов можно отнести и проблему, что сильнее - магия случайностей или техника? Хотя слон и кит в природе для боев не встречаются, некий серьезный дядя, отвечая на вопрос ребенка, может попытаться вполне серьезно подсчитать в киловаттах или лошадиных силах мощь двух млекопитающих. И точно так же, хотя мы не уверены, что "управление случайностями" существует, но порассуждать о сравнительных достоинствах магии и техники можно вполне серьезно.
Разумеется, на первый взгляд управление случайностями представляет собой искусство, гораздо более могущественное и эффективное, чем техника. Однако такое отношение к магии возможно только при условии, что мы безгранично доверяем Вселенной и считаем, что в ней таятся неизвестные нам, но крайне могущественные силы, способные сделать то, что не может сделать человек с его разумом и техникой.
Противоположным будет взгляд на Вселенную, как погрязшую в собственной косности и не могущую сделать того, что она не может. На это существенное ограничение обращает внимание историк фантастики Всеволод Ревич, когда комментирует "Звезду Соломона" Куприна: "И теперь исполняется любое желание молодого человека. Точнее, почти любое. Между прочим, очень существенное "почти". Все его попытки нарушить с помощью нечистой силы законы природы не приводят к успеху"78).
Чудеса и волшебство вводятся в фантастические романы не только для совершения действий, недоступных технике, но и для нарушения обычных природных закономерностей. Но сама природа свои законы нарушать не может. Маг, владеющий "управлением случайностями", использует целый мир, - но лишь тот мир, который ему дан, сырой мир, в котором ничего не исправлено и не улучшено. Между тем, техника возникла именно как изменение естественных свойств вещей, которые были признаны недостаточными для удовлетворения человеческих потребностей. Эффективность магии строится на том, что она имеет дело с огромным, чуть ли не бесконечным количеством вещей, среди которых может найтись и та, которая поможет достигнуть цели. Но ведь нужная вещь может и не найтись!
Техника имеет дело с ограниченным числом вещей, - но она специально "настраивает" их под узко поставленные цели. На одной чаше весов использование множества сырых и неприспособленных к делу вещей, на второй использование небольшого количества специально обработанных и улучшенных инструментов. На чьей стороне перевес - заранее сказать трудно. Трудно себе представить, чтобы даже самое могущественное управление случайностями смогло бы занести первобытного человека на Луну, причем живым - между тем, как известно, развитие техники позволило астронавтам ступить на поверхность спутника. Правда, сторонник магии мог бы на это возразить, что законы природы носят статистический характер, а это значит, что как раз управление случайностями может инспирировать любые чудеса, может даже камни заставить полететь вверх - и это будет пусть экстраординарное, но в конечном итоге физически возможное событие. И конечно, особенно эффективна "магия случайностей", когда ее используют внутри социума, т. е. когда в круг потенциальных средств обеспечения "счастливых случайностей" вовлекаются технические устройства и социальные обстоятельства. Власть мага, умеющего превращать в свои послушные орудия бульдозеры, ракеты, самолеты, президентов и миллиардеров, конечно, производит впечатление. Но его искусство не способствует приращению могущества человечества в целом, такая магия может служить только перераспределению сил и власти внутри человечества.
Глава 3
фантастика - свобода - желание
Почему фантастическое интересно?
Фантастика - и как литература, и как кино, и как элемент в повествованиях любого типа - популярна, она вызывает действительно массовый интерес. Фантастическое по самой своей природе обладает для людей притягательностью. Цветан Тодоров утверждал, что тяготение к чудесному есть "антропологический феномен", но оговаривался, что его анализ выходит за пределы возможностей литературоведческого исследования. Татьяна Чернышева, также не вдаваясь в объяснения, говорила, что "склонность к удивительному" эволюционирует в истории, постепенно превращаясь в потребность. И хотя Чернышева посвятила данной потребности отдельную статью79), ничего о психологических или антропологических корнях этой потребности из нее узнать невозможно.
Вопрос о том, зачем писатели используют фантастику в своем творчестве, на наш взгляд, достаточно удовлетворительно решен Еленой Ковтун80). По ее мнению, с помощью фантастического писателям удается достичь четырех эффектов:
- эффекта необычайности - активизирует читательское внимание;
- эффекта заострения и аккумуляции смысла - позволяет извлекать суть исследуемых феноменов;
- эффекта реализации абстракций - позволяет показывать сложные социальные, моральные или философские проблемы в зримом виде;
- эффекта ретроспекции - позволяет соотносить литературные сюжеты с вечными, архетипическими образами.
Однако данный анализ говорит об эффективности фантастики в решении специальных внутрилитературных задач, но не отвечает на вопрос о привлекательности фантастики для читателей. Иными словами, проблематичным и не проясненным оказывается первый из вышеперечисленных "эффектов". Нужно ответить на вопрос: почему необычайное активизирует читательское внимание? В чем специфическое "удовольствие от фантастического"?
Психолог Исаак Розет выводит притягательность фантастического из собственной концепции воображения. По мнению Розета, в основе механизма фантазии лежит сдвиг оценок: ценность одних реалий уменьшается, других увеличивается. Кода фантаст вводит в повествовании нечто, что противоречит нашему привычному опыту, он уменьшает оценку известных природных закономерностей, - а тем самым на их фоне увеличивается ("гипераксиоматизируется") оценка фантастического элемента Как пишет Розет, "фантастические ("небывалые", "неправдоподобные") образы и сюжеты отмечены печатью очарования, волшебности, что является, по-видимому, своеобразной формой повышенной оценки"81). Однако Розет ничего не говорит ни о мотивах, заставляющих сдвигать оценки именно в этом направлении, ни о специфике высокой оценки фантастического именно как фантастического.