Всякая литературная разработка темы утерянного рая уже не может представлять большого интереса, поскольку является стереотипической. Интерпретировать появление очередного романа или фильма на эту тему можно множеством разных способов: и как проявление коллективного подсознательного, и как подражание предшествовавшим литературным образцам. По мнению Сергея Переслегина, жанр литературной утопии уже исчерпал себя, поскольку ограниченным оказался набор потребностей, которые фантастика пыталась удовлетворить в воображаемом мире127). Куда интереснее, что тема золотого века не дает покоя не только писателям и деятелям искусства, но и мыслителям: периодически появляются попытки теоретически обосновать основательность тоски по утраченному раю. Александр Дугин и другие "традиционалисты" ставят вопрос об утерянном рае чуть ли не с политической остротой. Примером попытки придать теме золотого века квазинаучную обоснованность является книга философа Ирины Бесковой "Эволюция и сознание: новый взгляд". В ней Бескова утверждает, что в глубокой древности люди обладали экстрасенсорными способностями и расширенным сознанием и поэтому они воспринимали реальность иначе, чем сейчас - соответственно, та реальность была благосклоннее к человеку. Бескова пишет: "Внутренняя природа человека (гармония, целостность или расщепленность, диссонанс) обуславливает соответствующие ей параметры сознания (фактически это излучение или вибрация - в зависимости от избираемой физической модели). В ответ на направление излучения с такими параметрами в мир отзовется мир тех размерностей, которые резонансны по отношению к такому излучению. Это определит характер взаимодействия с таким миром и определит и обусловит параметры внутреннего состояния субъекта: гармония, эмпатия или вражда, борьба, диссонанс. В момент эволюционной истории человека, который представлен в Библии как грехопадение, происходит мгновенное постижение добра и зла. Коренное изменение внутренней природы человека обусловит трансформацию параметров его излучения. Это, в свою очередь, приведет к тому, что резонансными по отношению к излучению с такими параметрами окажутся новые объекты. А это, по существу, будет равносильно тому, что человек обнаружит себя в другом мире, потому что вместо одних объектов, раннее резонансных по отношению к его излучению-вниманию, окажутся совсем другие объекты. Те же, которые воспринимались спонтанно и без усилий раньше, окажутся вообще как бы невидимыми, неощущаемыми, невоспринимаемыми" 128). Таким образом у Бесковой, как и в романе Янковского, человечество оказывается "выселенным" из первоначального рая в более недружелюбный мир.
Интересно было бы сопоставить книги Бесковой "Эволюция и сознание" и Маркузе "Эрос и цивилизация". Обе книги выбирают в качестве своей исходной точки теорию Фрейда о соотношении принципов удовольствия и реальности. Согласно этой теории, в основе человеческой природы лежит принцип удовольствия, т. е. стремление к безотлагательному удовлетворению всех желаний и потребностей. Однако данное стремление подавляется жесткой необходимостью жизни. Ради выживания человек вынужден постоянно откладывать немедленное исполнение желаний. Однако Маркузе был уверен, что значительная доля вины за подавление "принципа удовольствия" лежит на институциональной структуре общества. Радикальная социальная реформа могла бы ослабить репрессию в отношении человеческих желаний. Между периодами создания книг Маркузе и Бесковой прошло около 40 лет, которые принесли серьезные разочарования в эффективности социальных реформ, но зато вернули нам веру в могущество медицины и парамедицинских практик. Бескова полагает, что неудовлетворенность человеческих желаний является следствием антропологической катастрофы ("грехопадения"), однако социальное устройство не было причиной этого бедствия и тем более не может быть рычагом для преодоления его последствий. Корни неудовлетворенности желаний, по Бесковой, надо искать в самой биологической природе человека, а вернее - в невидимой, биоэнергетической стороне этой природы. Уровень научности, продемонстрированной в данном случае Бесковой приличествует скорее научной фантастике, чем научным исследованиям - и, тем не менее, перед нами книга, претендующая на звание исследовательской монографии. И это доказывает, что сегодня не существует четких границ между фантастикой и гуманитарной мыслью.
Романтика и фантастика
Рассуждая о психологических причинах привлекательности фантастики, нельзя забывать еще об одном, буквально лежащем на поверхности объяснении в огромном количестве случаев фантастика романтична. В критических работах, посвященных советской и российской научной фантастике, чрезвычайно часто употребляется слово "романтика". Кажется, для всех знатоков совершенно азбучной истиной является то, что НФ, в особенности на отечественной почве, - жанр романтический и романтичный. Классик жанра, Иван Ефремов в одном из интервью сказал, что "для того, чтобы писать настоящую фантастику, надо родиться романтиком..."129). В одной из песен Юлия Кима говориться, что в далекое и полное опасностей плавание героя побуждают идти "романтика, фантастика", - причем два этих слова поставлены через запятую, как явно родственные и, к тому же, работающие в одном направлении феномены. А. Н. Осипов отмечает, что наличие у человека в круге ценностей романтики неизменно усиливает его интерес к фантастике130). Конечно, чтобы ответить на вопрос, почему именно в рамках советской литературы фантастика стала особенно романтичной, требуется очень серьезный культурологический анализ, с привлечением сведений об общих тенденциях в развитии литературы, советской культуры, взаимоотношениях между литературой и советским государством и т. д. Мы хотим взять на себя решение более простой и в то же время более глобальной задачи - показать общие предпосылки для установления прочных связей между двумя культурными феноменами - фантастикой и романтикой безотносительно к национальным особенностям нашей литературы.
Для того, чтобы решить такую задачу, нужно понять, что такое романтика, - а это очень сложный вопрос, поскольку, несмотря на широкое использование этого слова в литературно-критической и даже литературоведческой литературе, статус термина оно еще не приобрело. В энциклопедиях и специальных словарях слово "романтика" не встречается, вроде бы близкий к нему по значению "романтизм" истолковывается исключительно как исторический термин, относящийся к периодизации культурных эпох.
Что касается толковых словарей, то в них значение слова "романтика" разъясняется как нечто, что вызывает возвышенные эмоции. "То, что содержит идеи и чувства, эмоционально возвышающие человека", - истолковывает романтику словарь Ожегова. "То, что создает эмоционально-возвышенное отношение к чему-либо", - объясняет словарь Ушакова. Иногда понятие романтики затрагивается в литературоведческих трудах, но авторы, по сути, не идут дальше составителей толковых словарей. Так, В. В. Ванслов определяет романтику как "любые возвышенные настроения, характеризующие идейно-эмоциональный мир человека"131), Е. Г. Руднева считает, что романтика - это "особого рода идейно-эмоциональное отношение к действительности" 132). Размытость значения слова констатирует Д. Чавчанидзе в "Словаре литературоведческих терминов": "Романтика - понятие, употребляемое в разных смыслах: как мечтательно-возвышенное умонастроение, как характеристика ярких сторон жизни, и соответственно, как черта или особенность литературного произведения, в котором отражены возвышенные или героические грани жизни"133).
Для всех этих попыток определить романтику общим является указание на человеческие эмоции. Романтика есть характеристика предмета, являющегося стимулом для эмоций особого рода, - а именно "возвышенных" эмоций. В этом смысле романтика оказывается близкой к понятию "пафос", которое толковые словари расшифровывают как "воодушевление", "душевный подъем". Что касается самого слова "возвышенный", то авторы словарей понимают его как "поднимающий над повседневностью". Повседневность - это, собственно, та жизнь, которую человек обычно ведет. Таким образом, романтика - это наличие эмоций, позволяющих человеку временно покинуть свою обычную, будничную жизнь.