Дабы снять вопрос о том, почему из спектра возможностей стала реальностью лишь одна, почему существует нечто, а не ничто, почему Бог не сделал этот мир лучше, чем он есть - надо считать, что существует ВСЁ. Идея абсолюта как бесконечного спектра означает: все что возможно - реально. Именно такую точку зрения защищал в своей теории "модального реализма" американский философ Дэвид Льюис. В соответствии с этой теорией, все возможные миры также действительны, и каждый мир представляется самому себе действительным, а к другим мирам относится как к возможным. Почему существует нечто, а не ничто? Да, существуют и нечто, и ничто одновременно, ничто существу тут же, вместе с нами - благо для него не надо много "жилплощади"
Аналог идее Спектрального абсолюта можно увидеть в гипотезе "хронодендрита". Согласно этой обсуждавшейся в физике концепции каждое мгновение во Вселенной возникает бессчетное число равновероятных вариантов дальнейшего развития событий. Но поскольку они действительно равновероятны, и нет никаких оснований, чтобы выбрать один из них, то реализуются все они сразу. Таким образом, каждое мгновение из одной вселенной возникает бесконечное количество новых вселенных, в каждой из которых реализуется один из возможных вариантов старого мира. В следующее мгновение каждая из новых вселенных также "делится" на огромное количество сверхновых. Таким образом в теории хронодендрита мы имеем дело не просто со Спектром Миров, но со спектром, перманентно динамически расширяющимся. Это расширение Спектра миров может служить чем-то вроде инфрафизического основания необратимости времени. Впрочем, созданная физиками теория хронодендрита обладает известной узостью - поскольку она исходит из неопределенности будущего, но определенности прошлого. Идя в намеченном данной теорией направлении, можно было бы предположить, что каждое данное состояние вселенной имеет не только бесконечное число равновероятных последствий, но само может быть последствием бесконечного количества возможных предшествующих состояний. Таким образом, мы имеем не дерево из ветвящихся и постоянно множащихся реальностей, а матрицу из уже существующего бессчетного числа состояний реальности, более или менее упорядоченных по шкале времени - причем каждому моменту времени соответствует одинаково бесконечное число параллельных состояний реальности, и из любого из этих состояний возможен логический и физический переход в любой из бесконечных состояний следующего момента времени.
Другой аналог идее Спектрального абсолюта можно увидеть в изобретенном американским философом-скептиком Джорджем Сантаяной понятии "царство сущностей". Сантаяна называет сущностями все возможные образы, которые только могут быть восприняты или хотя бы воображены человеком. Соответственно, то, что реально присутствует в опыте, есть лишь один из регионов "царства". "Царство сущности, - пишет Сантаяна - это совершенная демократия, где все что существует, и все что может существовать имеет права гражданства..." 182).
Трезвый человек мог бы, кроме прочего, вторя стоикам, возразить мечтающему об ином мире, что даже если бы можно было представить существование альтернативной вселенной, в ней не будет личности мечтателя. Таким образом, мечты о параллельных и, может быть, лучших мирах немедленно ставят вопрос о том, в какой степени личность человека является неотъемлемой частью данного мира. Но вопрос о "жесткости" привязки личности человека к данной Вселенной можно считать лишь частным случаем более общего вопроса - о жесткости привязки всякого отдельного элемента Вселенной к ее данной версии. Можно ли данный атом представить себе находящимся в составе альтернативной реальности? Можно предположить, что вера в возможность иных миров связана с тем или иным вариантом атомизма, с предположением относительной независимости составных элементов реальности друг от друга. Если "атомы" или "элементы" реальности можно представить как независимые и отдельные сущности, то ничто уже не мешает предположить, что их можно скомбинировать по-другому, составив из них другой, альтернативный мир. Чем самостоятельнее отдельный элемент реальности, тем проще создавать альтернативные реальности, варьируя расположение элементов. Совокупность атомов в этом случае предстает как конструктор, позволяющий собирать разные Вселенные. И самое главное, что сама личность мечтающего об иных мирах также будет представлять собой такой атом реальности, который мог бы входить в другую реальность, и, более того, исходя из потребностей которого, реальность могла бы быть перестроена.
Как правильно отмечали многие авторы, человеческая фантазия не способна придумать что-либо радикально новое, но только комбинирует имеющиеся у нее материалы, придумывая кентавра из человека и лошади. Представление о том, что элементы нашего мира могли бы быть скомбинированы по-другому в ином мире, делает нашу фантазию если и не вполне надежным, но все-таки вполне адекватным инструментом познания иных возможных миров.
Отношение к наличной действительности, как к выбранной из множества возможных, опирается не только на человеческое воображение, но и на некоторые свойства человеческого опыта. Весьма авторитетны мнения, что эмпирические данные сразу предстают перед человеком как система альтернатив, из которых надо выбрать, - например, одну из альтернативных интерпретаций. Как верно заметил Гадамер, "то, что мною воспринимается, ни в коей мере не соответствует испытываемому мною чувственному раздражению. Как раз наоборот, относительная адекватность восприятия - тот факт, что мы видим нечто действительно наличное, не больше и не меньше - представляет собой результат направляющего наше видение процесса обретения ясности, отсечения иллюзорных образований" 183). Из этого высказывания Гадамера можно увидеть, что в процессе познания присутствует некий неуловимый промежуточный этап между получением данных и "обретением ясности" - и на этом этапе человек наглядно видит альтернативные реальности, и только выбор "правильной реальности" закрывает к ним доступ. Такое понимание "познания до ясности" отчасти объясняет, почему так интересно изучать историю человеческих заблуждений, в том числе и чисто научных заблуждений - так называемые "лженаучные" теории выглядят как занимательные и поучительные фантастические миры, которые люди когда-то видели, но путь к которым затем был "отсечен". Кстати, Ирина Бескова считает, что многие причудливые памятники древнего символизма являются вполне адекватными изложениями того, что человек мог видеть, но что теперь он уже не видит вследствие катастрофического сужения своих рецептивных способностей в процессе эволюции 184). В любом случае, средневековые бестиарии выглядят, с одной стороны как предшественники биологических классификаторов, а с другой стороны, как потомки мифов и предки фантастической литературы, в которой "иные миры" конструируются уже вполне сознательно. Здесь, разумеется, требуется вспомнить теорию Василия Налимова о том, что мир есть "континуум смыслов", и что всякое познания и всякая модель - лишь "фильтр", накладывающийся на этот континуум и благодаря этому распаковывающий один из смыслов, соответственно, отсекая остальные.
С промежуточным, не отрицающим и не отсекающим иллюзии этапом познания может быть связано представление об особом роде ясновидения или состояния души, когда альтернативные реальности видятся не менее ясно, чем некая "избранная" реальность. Прежде всего, короткими мгновениями такого ясновидения следует признать состояния между сном и бодрствованием ("просоночные" состояния) - в короткие моменты, когда человек засыпает, но еще не заснул, или просыпается, но еще не проснулся, действительность представляется в окружении грез. Когда человек просыпается, то этим грезам через мгновение предстоит быть "отсеченными", и, таким образом, момент просыпания стоит рассматривать как слегка растянутый и осознанный период "обретения ясности", о котором писал Гадамер. Постмодернизм с его приписыванием тексту бесконечного числа равноправных смыслов можно считать таким "просоночным" состоянием филологического субъекта, когда сознание легко мешает явь и грезы, воспринимая одновременно множество интерпретаций окружающей реальности.