За платоновским списком «изящных искусств» просматривалась триада:
• диалектика как учение о познании мира;
• физика как чувственное восприятие мира;
• этика как наука о нравственном отношении человека к миру.
Позже, диалектика трансформируется в логику, а физика — в историю природы и историю людей. Только XIX век «подарил» нам подлинную классификацию наук о природе и наук о духе, культуре и обществе, когда в обиход вошло понятие естественных и социальных (общественных) наук, когда выделяется история как наука о реализованных возможностях или фактах. История обретает статус «быть средой, условием развития гуманитарного знания» (См.: Фуко М. Слова и вещи или археология гуманитарных наук. СПб., 1994).
Центральной фигурой истории выступает «человек, который не знает, что он такое, но он знает, что не знает этого и это его мучает» (См.: Шелер М. Человек и история. М., 1993). Вероятно поэтому, человек как субъект истории в последующее время был замещен историей способов производства, историей общественно-экономических формаций, историей классовой борьбы. Только в конце XX века можно констатировать возвращение человека как общественного существа в историографию социальной истории, его включенность в историческую антропологию, в историю повседневности, микро и макро историю.
Если родоначальником классификации знания по предмету выступает Платон, то по методу — Аристотель. Великий Стагирит классифицирует знание о мире по целевому назначению и средствам познания. Умственную деятельность он делит на теоретическую, практическую и творческую:
• теоретическая деятельность находит свое выражение в логике, физике и метафизике;
• практическая деятельность включает: этику, экономику и политику;
• творческая деятельность предполагает такие формы, как поэтика, риторика и искусство.
Теоретическая деятельность осуществляется под знаком доминанты разума. Практическая деятельность опирается на память, а творческая деятельность — на воображение. Эта схема обретает особую популярность в XII веке, когда складывается университетское образование в Европе.
Дальнейшее развитие аристотелевского наследия обеспечил Фрэнсис Бэкон, классифицируя науки разума, науки памяти и науки воображения. Науки разума представлены философией и физикой, науки памяти — историей, а науки воображения — искусством и поэзией. Поскольку предметом науки памяти выступают природа, человек и Бог, то им соответствуют и подразделение на естественную историю, гражданскую историю и священную историю (См.: Бэкон Ф. Великое восстановление наук// Сочинения Т.1. — М., 1977).
Классификация Фрэнсиса Бэкона позволила истории заявить о себе исключительно в статусе «фактографии» или «описательной науки». Введенное И. Гердером понятие «историцизма» отредактировало дискуссию об истории как описательной науке и истории как социологии. История заявила о себе как вспомогательное, предпосылочное знание. По Гердеру сам человек есть та история, которая говорит о себе через многообразие его деятельности (См.: Гердер И. Г. Идея к философии истории человечества. — М., 1977).
Фундаментальное обоснование «историцизма» Гердера принадлежит Гегелю, энциклопедисту немецкой классической философии. С точки зрения немецкого мыслителя историцизм предполагает два основополагающих принципа:
• Признание субстанциональности истории, ядро которой составляет разум, обладающий неограниченной мощью;
• Утверждение целостности исторического процесса и его целесообразности, а стало быть, и наличия в истории смысла.
Несколько позже принципы историцизма адаптирует философия марксизма, изменив термин «историцизм» на «историзм». Историзм рассматривал социальную действительность как деятельность, которая проявляется в определенном пространстве и осуществляется во времени, демонстрируя свою протяженность и длительность. Развитие этой действительности определяется уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений, а в конечном итоге состоянием классовой борьбы.
К. Поппер выступил с отрицанием объективных законов исторического процесса. Обозвав всю социальную философию марксизма «историцизмом» и он усомнился в способностях теоретической истории осуществлять социальное прогнозирование (См.: Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 1, 2. — М., 1992).