Находиться в этой области исследований не означает комплекс неполноценности, как нет ничего уничижительного быть литератором. Здесь есть свои выдающиеся достижения и гуманистика заявляет о себе как паранаука. Ею «питается» сама наука. Это то, что в современной исторической науке понимается как описание и реконструкция исторический событий на основе интуиции историка, его субъективном толковании фактов. В маргинальной области, на границах и за пределами такой гуманистики находятся политические конъюнктурщики, историки-мифологи, творцы фольк-хистори. Это тоже существует и, по всей видимости, будет существовать всегда.
Если подвести итог сказанному, то предметом исторической науки является то, что было, завершилось и в этой завершенной форме в виде материальных носителей прошлого подлежит научному описанию и объяснению.
Такое понимание предмета истории снимает с повестки дня классическую философию истории. В ней просто нет необходимости, как современной арифметике не нужна каббала. Но философия истории как современная социальная философия, как футурология остаются востребованными, как и философия современной арифметики. Она нужна для рационального осмысления прошлого, настоящего и будущего, для построения сценариев, для мысленного эксперимента, для расширения наших интеллектуальных завоеваний.
В области социальной философии как форме существования современной философии истории можно исследовать проблему личности в истории, проблему отчуждения, проблему формирования социальности и действия ее механизмов в условиях информационного общества и глобализирующегося мира. «Общество обращается к социальной философии, когда ему не ясны перспективы развития, когда оно испытывает потребность реформировать сложившуюся систему социальных связей, когда ему нужны новые средства для активизации человеческих сил, для использования культурных ресурсов». (Родин А.В. Философия и конец истории, www.philosophy.ru). Но почему современная философия истории будет стремиться именно к социальной философии и к футурологии, которая на поверку оказывается спроектированной в будущее социальной философией? Ответ очевиден. Он вытекает из предмета социальной философии. На уровне субъекта истории она пытается осмыслить его включенность в социальные связи и в формирование социальной ткани. Все это настолько конкретно, что претендует быть практической философией. При этом хорошо просматривается понятийный аппарат философии истории трансформирующейся в социальную философию. «Так, в ряде случаев понятия „история“, „социальный процесс“, „социальная эволюция“ будут употребляться в одном и том же смысле: для обозначения развития общества, его изменения в пространстве и времени. В понятии „процесс“ акцент делается на воспроизводимости социального бытия, в понятии „история“ — на сопоставлении различных общественных форм, в понятии „эволюция“ — на формах самоопределения и самоизменения общества как на особых эволюционных „механизмах“». (А.В. Родин, Философия и конец истории). Что удивительно, что когда исследователь движется совершенно в противоположном направлении к теоретической истории, то он может воспользоваться этим же рядом понятий, так как их можно операционализировать, найти параметры их научного исследования.
Для непосредственного построения исторической науки необходима философия истории, трансформирующаяся в методологию истории, в ее теорию. С одной стороны, она должна основываться на достижениях современной методологии науки. С другой, — она должна концептуально вытекать из обобщений исторической эволюции, в результате которой сомкнулась естественная космическая история (в частности, Земли) и человеческая история в формировании новой ноосферной реальности. А ее, как и всякую другую реальность, можно исследовать только научными методами.
Одна из наиболее существенных потерь такой истории как науки — это, на первый взгляд, полное исключение личности из истории. Такая крайность себя не оправдывает. Сегодня крайне сложно сказать, как в такую объективированную историческую науку ввести человека. Личность является ключевым субъектом исторического процесса и именно благодаря ей происходит выбор в точке очередной социальной бифуркации. На эмпирическом уровне с этим сталкиваемся непосредственно, но пока еще не подошли к научному анализу и осмыслению этого процесса. Пока неизвестен действующий при этом механизм. Исследователь имеет дело с историей «разумной материи», которая не только изменяет мир, но способна понимать и сами эти изменения, и саму себя. Этот уровень организации социального, а еще точнее политического человека с его разумностью и свободой воли на сегодня, пожалуй, самый сложный предмет исследования науки.