Достоевский как православный мыслитель видит в идее «тараканочеловека» прежде всего отказ от божественного, нетварного начала в человеке, следствием коего становится низвержение в «глубины сатанинские». Так, в монологе отставного капитана Лебядкина сопоставляются два существа — капитан и таракан. Они как бы рифмуются друг с другом, образуя нераздельную слиянность. Рифмовка фонетическая усиливается рифмовкой смысловой: оба существа числятся «отставными», оба оказываются в одной и той же ситуации, оба выплескиваются в одну «лохань», затягиваются в одну черную, дурно пахнущую воронку, где между ними устанавливается знак равенства, они сочетаются в единый образ — образ «таракана Лебядкина».
Вместе с тем в лебядкинском монологе прослеживается и другая мысль. «Россия есть игра природы», — утверждает капитан, а позднее поясняет, что «Никифор изображает природу». Обе фразы кажутся проходными, сказанными ни с того ни с сего. Но в мире Достоевского нет ничего случайного: связующим звеном данной логической цепи «Россия-природа-Никифор» является природа, причем Россия, как и Никифор, представляет здесь как бы социальную ипостась природы, способной к жесткой игре — «выплескиванию в лохань». Мало того, в Никифоре угадывается конкретная историческая личность, ибо имя этого «благороднейшего старика» по-русски означает «победоносец».
В ту пору, когда сочиняются пресловутые стихи о таракане, Достоевский знакомится с Константином Победоносцевым — незаурядным русским философом, государственным и церковным деятелем, беззаветно преданным царствующей династии. Между ними завязывается дружба, их частые задушевные беседы длятся «много за полночь». Два славянофила обсуждают больные вопросы времени и находят общую точку зрения на популярную тогда эволюционную теорию Чарльза Дарвина, ее гуманитарную экзегезу, изложенную в предисловии к французскому изданию «Происхождения видов» (1859):
«Как скоро мы приложим закон естественного избрания к человечеству, мы увидим с удивлением, с горестию, как были ложны до сих пор наши законы, политические и гражданские, а также наша религиозная мораль. Чтобы убедиться в этом, достаточно указать здесь на один из самых незначительных ее недостатков, именно на преувеличение того сострадания, того милосердия, того братства, в котором наша христианская эра постоянно полагала идеал социальной добродетели; на преувеличение даже самопожертвования, состоящее в том, что везде и во всем сильные приносятся в жертву слабым, добрые — злым, существа, обладающие богатыми дарами духа и тела, — существам порочным и хилым».
Эта грубая проповедь социального дарвинизма отвергается Достоевским и его единомышленниками. Николай Страхов называет ее «дурным признаком», а Константин Победоносцев мрачно пророчествует: «Печальное будет время — если наступит оно когда-нибудь, — когда водворится проповедуемый ныне новый культ человечества. Личность человеческая немного будет в нем значить; снимутся и те, какие существуют теперь, нравственные преграды насилию и самовластию»: тогда личность можно будет «раздавить так, как давят насекомое».
Однако Достоевский прозревает в Константине Победоносцеве и обратный лик: осуждая бесчеловечную суть социального дарвинизма, он одновременно презирает и отрицает живого человека, обремененного мирскими заботами, окруженного печалями и радостями жизни, на что однажды укажет ему Иван Аксаков: «Твоя душа слишком болезненно чувствительна ко всему ложному, нечистому, и потому ты стал отрицательно относиться ко всему живому, усматривая в нем примесь нечистоты и фальши. Но без этого ничто живое в мире и не живет, и нужно верить в силу добра, которое преизбудет лишь в свободе».
Такое отрицание живого человека окажется для Константина Победоносцева трагическим: идея «подморозить Россию», дабы избавиться от «революционных тараканов», осуществляется им на государственном и церковном поприще. Он действительно поступает как Никифор, выплескивающий «всю комедию» в лохань, и заслуживает ироническое прозвище «благороднейшего старика» в романе и отвратительного «кощея» в жизни, о чем свидетельствует эпиграмма русских философов Владимира Соловьева и Сергея Трубецкого: