Конечно, великая Система Гегеля дала сильнейший импульс для всех видов философских построений; и, в частности, в 30-40-х гг. 19 в. в гегельянском русле активно развивается антропологизм, ярким представителем которого служит Фейербах. Но это не противоречит нашим основным выводам, ибо в логике нашего рассуждения, этот антропологизм был также ущербным, если угодно, «анти-антропологичным». В той или иной мере, все построения в этом русле неизбежно наследовали «объективный анти-антропологизм» Системы, и человек в них не мог не быть философски вторичным и подчиненным, какою бы ни была сопутствующая риторика. Антропология же сохраняла статус одной из частных, прикладных сфер в составе Системы. И потому верна наша основная констатация: в русле классической метафизики, какой она стала на этапе пост-Кантова идеализма, антропология больше не могла развиваться. Теперь развитие мысли о человеке, её актуальное продвижение, могло происходить лишь вне этого русла, лишь в споре с ним и в отталкивании от него: в установке антропологического протеста. На долгий следующий период европейской мысли, антропологическая установка в философии становится volens nolens протестной установкой. Опыты антропологически ориентированного философствования в этот период представляют собой опыты протестной антропологии: такой, которая не входит в русло классической метафизики и формируется в противостоянии ему, в полемике с ним. (Априори можно, конечно, вообразить и создание некой антропологии, не полемизирующей с классическим руслом, а полностью отделенной от него; однако в реальном историко-философском процессе это едва ли возможно.) Как мы знаем, в конечном итоге, классическая метафизика была-таки окончательно подорвана и оставлена. Это был пресловутый процесс преодоления метафизики, и в его развитии антропологический протест играл ведущую роль. Эта роль не была непосредственно очевидна, на поверхности более активными протестными установками служили другие, но, на поверку, именно антропологический протест был наиболее глубоким, кардинальным и непримиримым до конца — ибо он требовал иных оснований для всего дискурса.
***
Первым, необычайно ранним опытом протестной антропологии и была философия Кьеркегора. Она намного опередила становление всего протестного русла, но, тем не менее, она выражала антропологический протест прямо и откровенно. С первых же своих шагов она заявляет сугубо антропологическую ориентацию, и последовательно проводит эту ориентацию до конца. Притом Кьеркегор, как знает всякий его читатель, особо подчеркивает полемическую и критическую направленность своей мысли, адресуя полемику, прежде всего, против Гегеля. Отношения с Гегелем — важнейший момент в философии Кьеркегора, и они глубоко амбивалентны. Сильной зависимости от мощного концептуального аппарата Системы датский философ не мог никогда избыть, и тем резче была его полемика с Гегелем. Эта амбивалентность — один из основных мотивов, которые я прослеживаю в моей интерпретации Кьеркегора. Он небезуспешно вырабатывал альтернативный философский дискурс, экзистенциальный дискурс, — но делал это с огромным трудом, как можно бы сказать, варьируя Чехова, — по капле выдавливая из себя Гегеля.
Анти-гегелевскую заостренность усиливало еще и то, что антропологическая установка у Кьеркегора была резко субъективистской. На языке старых школьных определений, Гегель квалифицируется как объективный идеалист, а Кьеркегор, соответственно, как яркий образец субъективного идеалиста. Подобные квалификации — это, говоря по Пушкину, «нынче несколько смешно», но тем не менее что-то и они отражают. Нам полезно их вспомнить, потому что антропология Кьеркегора ориентировалась на построение собственных антропологических категорий и начал, но при этом, отнюдь не общих, а относящихся к отдельному человеку, который брался именно в его отдельности, в его частной индивидуальности, сингулярности. И это уже не просто антропологизм, а антропологизм единичного, сингулярного человека. Он составляет существеннейшую кьеркегоровскую черту; и к ней сразу же необходимо добавить: этого отдельного человека Кьеркегор всегда и всю жизнь, на всем протяжении своего творчества, писал с себя самого.