В то время как на одном полюсе росла нищета, на другом концентрировались богатство и роскошь. С натуральным характером рабовладельческой экономики связана внешняя сторона быта имущих слоев. «Значительную часть прибавочного продукта они обращали на непроизводительные затраты — на произведения искусства, на религиозные и общественные сооружения»[44]*. Имущественное неравенство материализовалось в таких массовидных предметах, как одежда, пища, утварь, жилище и т. п. Роскошь образа жизни богачей резко контрастировала с положением бедняков, вынужденных ютиться в жалких лачугах, на улице, зимой и летом носить один и тот же дырявый плащ, есть впроголодь и считать за благо дневной рацион из нескольких головок чеснока или лука, куска черствого хлеба и кружки кислого вина. Что касается рабов, то и об этом они могли только мечтать. Вместе с падением афинской морской державы даже восстановленная демократия (401 г.) уже не была в состоянии материально поддерживать беднейших граждан.
Среди многочисленных прослоек, сложившихся в период и в итоге Пелопоннесской войны, можно выделить четыре основных группы населения: 1. Численно незначительная группа крупных и зажиточных рабовладельцев. 2. Свободные труженики — мелкие землевладельцы, ремесленники, торговцы, жившие главным образом за счет собственного труда. 3. Деклассированные ремесленники и земледельцы (люмпен-пролетариат), довольно многочисленная группа, жившая за счет государства[45]*. 4. Рабы — самый многочисленный эксплуатируемый класс, фактически содержащий почти всех свободных. К нему примыкали разные категории не-граждан и трудящиеся бедняки.
Эти группы отличались своим отношением к важнейшей человеческой обязанности — труду. У свободных и неполноправных тружеников труд был в почете, по по мере своего развития рабство «сделало труд свободного гражданина презренным» (Энгельс), исключило труд из списка моральных ценностей. Каждая из перечисленных групп выдвигала свои политические идеалы и социальные программы. Низовые слои, расходясь в деталях, через своих идеологов выражали желание народа жить лучше, без угнетения и неравенства, в условиях социальной справедливости, но настоящих рецептов переустройства общества не знали и знать не могли. Эксплуататорская верхушка всемерно стремилась укрепить свое господство.
Первая группа в общем была довольна своим положением, и попытки социальных реформ исходили лишь со стороны терявшей свое влияние и ущемленной развитием торговли и ремесла аристократии. Вторая — не могла примириться с неравномерным и несправедливым распределением богатств, требуя «сложения налогов» и «передела земли», мечтая о подлинной общинной собственности. Третья группа, паразитирующая, жила на подачки государства. Она не могла довольствоваться своим полуголодным существованием и мечтала о лучшей доле, но ее мечты не вступали в конфликт с существующим строем. Идеал античного люмпена — потребительский, грубый, уравнительный, примитивный «коммунизм», который предоставил бы ему возможность жить, как и прежде, в безделии, по в сказочно улучшенном варианте — в условиях изобилия «золотого века».
Наконец, четвертая группа — абсолютно бесправная, фактически и юридически лишенная гражданства и родины, еще не могла четко осознать свои положительные требования, но стихийно стремилась к уравнению в правах со свободными. Ее идеал — возвращение к состоянию до порабощения или восстановление прежних, давно ставших легендарными порядков, когда не было ни рабов, ни господ, ни привилегированных эллинов, ни презираемых варваров, ни имущественных, ни племенных, ни иных различий и противоречий. Здесь кроется причина идеализации первобытных и варварских народов, из которых происходила подавляющая часть рабов, даже в именах своих несущих воспоминание о давно утраченной далекой и свободной родине.
Для названных выше первых трех групп рабовладельческий город-государство принципиально приемлем. Расхождения и конфликты, иногда очень жестокие, касались не существа, а формы государства — монархии, тирании, олигархии, аристократии или демократии. По отношению к рабам это государство во всех его видах было безусловно враждебным. И рабы платили ему той же монетой. Для них ни одна из его форм, освящавших и закреплявших рабство, не являлась желательной или приемлемой. У раба не было ни отечества, ни патриотических чувств. В ответ на замечание о необходимости защищать родину Дидро воскликнул: «Ерунда! Больше нет родины: от одного полюса до другого я вижу только тиранов и рабов» («Племянник Рамо»). В этом корень первоначального кинического космополитизма, выразившего активный отказ рабов от признания своим государства, которое безжалостно зачеркнуло в них все человеческое, поработило и низвело на уровень рабочего скота. Космополитизм возник как отрицание афинского рабовладельческого государства и реакция на полисную замкнутость.
Спустя несколько столетий в период общего кризиса античных порядков, в эпоху Римской империи, для «страждущих и обремененных» эти основные тенденции не только не утратили своего значения, но стали еще более отчетливыми. «Для них всех, — писал Ф. Энгельс, — рай был утрачен, лежал позади; для разоряющихся свободных это был прежний полис, одновременно и город и государство, в котором их предки были некогда свободными гражданами; для военнопленных рабов — прежняя свободная жизнь до пленения и порабощения; для мелких крестьян — уничтоженный родовой строй и общность владения землей»[46]*. Полис, пока он существовал, вообще никогда не мог до конца оторваться от «пуповины естественно-родовых связей». Родимые пятна родовой идеологии еще долгое время проявлялись в различных областях политической и культурной жизни первого классового общества.
В связи с потрясениями, вызванными тяжелой войной, появилось множество проектов социального переустройства. В этих утопиях отразилась идеология не только неполноправных или вовсе бесправных низов, но и аристократии, недовольной даже жалкими остатками былой демократии. При всем своем разнообразии политические требования демоса и рабов противостояли аристократическим утопиям типа иерархической политии Платона («Государство»). Наиболее радикальная социальная утопия родилась в головах киников и затем перекочевала к мечтателям эпохи эллинизма (Ямбул, Евгемер). Если «идеальное» кастовое государство Платона строилось на рабской основе и на презрении к производительному труду, го социальный порядок, о котором грезили киники, начисто отрицал рабство и прославлял свободный труд.
Кризис политико-экономической основы рабовладельческого общества повлек за собой всеобщую переоценку традиционного полисного мировоззрения. В духовной области крушение полисных добродетелей господ нашло отражение главным образом в философии софистов, а протест эксплуатируемых нашел свой выход в философии киников. Пестрота социального состава недовольных и угнетенных[47]*, представленного в кинизме, послужила причиной того, что киники так и не смогли свести в стройную и непротиворечивую систему свои политические и этические взгляды и убеждения. Именно поэтому, между прочим, столь неоднозначны и непоследовательны подчас сообщения о них древних источников. Кроме того, в течение многовековой истории кинизма к нему прибивались многие недовольные — от раба до вчерашнего рабовладельца. Все они вносили свою лепту и оставляли свой след в киническом учении, нередко в ущерб его стройности. Значит, противоречия кинизма — это противоречия во взглядах различных социальных слоев, влившихся в него, поэтому в цинизме мы обнаружим не только определяющую негативную и разрушительную по отношению к существующему строю и всей рабовладельческой цивилизации оппозицию рабов и неполноправных, но и идеалы умеренной бедности пауперизованных мелких производителей, патриархальные мечтания труженика-земледельца о спокойной деревенской жизни «согласно природе», люмпен-пролетарсние фантазии о беззаботном существовании за счет чужого (рабского) труда, о превращении индивидуальной частной собственности во всеобщую частную собственность, а также прославление труда, присущее трудящимся даже в атмосфере всеобщего презрения к нему.
45
* Среди свободного гражданского населения Аристотель различал три основных класса: «очень зажиточных», «средних» и «крайне неимущих» (Полит., IV, 8, 3). Рабы, разумеется, в счет не шли.
47
* Показательно, что среди самых видных представителей цинической школы мы встретим выходцев из всех социально ущемленных групп.