Евгений согласно закивал, хотя думал о манекенах и мало что слышал. Арсений склонился поближе к столу и спросил полушепотом:
— А ты хотел бы, чтобы первый заместитель стал Президентом?
— До выборов еще восемь лет, — неопределенно пожал плечами Евгений.
— Верно, — Арсений выпрямился, — все-то у нас по закону. Коль повезло одному проходимцу стать Президентом, так и будет воротить свои дела четверть века. Хоть кризис, хоть безработица, хоть ешьте друг друга от голода — а закон превыше всего. Восемь лет до выборов, мда… Вот, держи адрес. Я позвоню, когда можно будет выходить на работу. Условия там лучше, чем в твоем магазинчике, заработок повыше, а простора для творчества хоть отбавляй. Полгодика поработаешь, а там будем глядеть, — Арсений протянул еще одну визитную карточку, на которой значилось: «Булочная № 12. Лучшие хлебобулочные изделия города», ниже — телефон и имя владельца.
— Простор для творчества? — недоверчиво переспросил Евгений.
— Еще какой! — заверил Арсений, — поверь мне. Директор магазина сам из бывших, из манекенов. Девять лет отдал развитию творчества. За копейки работал на улице, потом перебрался в ателье, потом занялся самовыражением в одном магазинчике, а когда достиг определенных высот, тогда уже и занялся личным делом. И никой кризис ему теперь не проблема. Потому что главное — душа!
— Душа, — восторженным эхом повторил Евгений. Он радовался, словно открыл в своей жизни что-то невероятное.
Когда Арсений засобирался, Евгений залпом допил пиво и последовал за ним тесными петляющими улочками. Он не замечал дороги, шел сбоку и все говорил, говорил, говорил. Арсений со всем соглашался, слушал внимательно и даже изредка давал кое-какие разъяснительные советы, от чего Евгению сразу же становилось многое понятно. Потом Арсений остановил такси, извинился, мол, надо срочно уезжать по делам и крепко обнял Евгения за плечи на прощание. Такси уехало, оставив в морозном воздухе медленно рассеивающиеся клубы газа, и Евгений побрел по улице в одиночестве, продолжая размышлять. Теперь он уже не мог идти просто так, а останавливался у каждой витрины, где замечал живого манекена, и долго разглядывал их сквозь стекло. Он хотел уловить нечто в их застывших позах, в линиях их онемевших лиц, в изгибах рук. Он вглядывался в каждую морщинку, и иногда ему казалось, что он постигает какой-то тайный смысл, видит чистоту душ, свечение, исходящее от неподвижных тел. И он вроде бы впитывал это свечение и сам становился чище.
Домой он добрел только к вечеру, когда уже стемнело и зажглись редкие фонари. Усталый, он быстро и молча поужинал, никому ничего не сказал и лег спать. Ему снились манекены.
8
В булочной истосковавшаяся по искусству душа Евгения развернулась! Все понимающий, через многое прошедший и еще больше знающий хозяин с редким именем Рудэн выставил Евгения на центральной витрине, в окружении еще двоих таких же манекенов. Все трое изображали мастеров кулинарии. В булочной приятно пахло свежим хлебом, клиенты здесь были не в пример лучше, чем в рыболовецком магазине, никто особо не отвлекал. В первый же день Евгений сосредоточился на собственной душе и подбирал подходящую позу, чтобы как можно полнее раскрыться перед посетителями. Двое его напарников делали то же самое. Изредка они перебрасывались тихими фразами, из чего стало ясно, что манекены проходят тут практику. А в дальнейшем намерены открыть собственный театр, где будут выставляться лучшие манекены страны. Планы, конечно, были грандиозные и трудновыполнимые, но Евгений поддержал их с горячим энтузиазмом. Хотелось верить, что все у них получится, все выйдет как надо и что никакие трудности им не помешают.
Несколько дней Евгений наслаждался работой, как наслаждаются хорошим вином дегустаторы. Ему казалось, что с каждым часом он все больше и больше совершенствует свою позу манекена, и проходящие мимо люди останавливаются не просто так, а чтобы поглядеть на это чистое сияние души. Если бы не постоянные боли в области поясницы, да странная боль в груди (не иначе душа томится в ожидании свободы), было бы Евгению полное счастье.