Арсений заприметил, что Евгений проснулся, заулыбался и пододвинул табурет, на котором сидел, поближе к кровати.
— Что же ты так неосторожно, — обратился он, склоняясь ближе.
— Но ты видел фигуру? Видел позу? — горячо спросил Евгений, хотя вместе со словами из груди поднялась слабая ноющая боль.
— Это было великолепно! Верх искусства! У тебя ослепительно чистая душа! Тебе есть, что показать людям! — Арсений склонился ближе, — но здоровье беречь тоже надо. Вот я приехал к тебе по делу, так сказать, чтобы продолжить наше с тобой совместное сотрудничество, а ты падаешь, будто от голода. Нехорошо, нехорошо.
— Так я, это…
— Вижу, — кивнул Арсений, — работаешь на износ, совершенствуешься. Но ведь и о себе думать надо. Кому ты будешь нужен, если свалишься с каким-нибудь воспалением легких? Никому. Поэтому мой совет — хорошо питайся, крепко и долго спи…
— Но как же тогда…
— Тебя же никто никуда не торопит, Женя, ну! — сказал Арсений ласково, словно любящий отец захворавшему ненароком сыну, — отдыхай, не гони.
— А то помрешь, — добавил от окна Рудэн, — а нам мертвые манекены ни к чему.
— От живых толк, а не от мертвых, — заключил Арсений, — раньше в обморок падал? Евгений покачал головой.
— Значит так, — Арсений сцепил тонкие пальцы в замок, — ты мне здоровым нужен, понимаешь? Я для тебя новую должность присмотрел, за этим и приехал, собственно. Будешь стоять в центральном зале Дома Правления. Очень ответственная фигура. Революционер называется. Бывал когда-нибудь в Доме Правления? Нет? Ну, не то, чтобы очень много потерял.
— А почему именно там? — спросил Евгений. Ему было уютно в булочной, да и комнату терять не хотелось.
— Потому что это на ступеньку выше, Женя. — ответил Арсений, — пойми, искусство манекена в его общедоступности. Кому он будет нужен, если будет стоять в пыльном чулане перед зеркалом? Самому себе показывать трагическую душу? И к чему она? Искусство нужно направлять в массы.
— Но ведь никто не знает, что это искусство. Для людей манекен — это работа, не из приятных, вынужденная.
— И ведь ты тоже так думал.
— Да, тоже.
— И уже не думаешь. Потому что ты многое понял. И теперь твоя задача — точно также просветить остальных. Душа, Женя, душа в человеке важнее всего, помни об этом.
— Но кого я там смогу просветить? — удивился Евгений, — в Доме-то Правления.
— Революционер там для того и стоит, чтобы любой чиновник, проходя мимо, заметил, оценил, прочувствовал. Раз пройдет, два пройдет, потом обратит внимание, остановится, задумается, увидит твою душу и сможет открыть свою. Это намного полезнее, чем стоять здесь и заманивать покупателей.
— Я бы попросил, — кашлянул возле окна Рудэн, — он неплохо справляется.
— Я сравнивал великую идею просвещения и булочную, не обессудь, — сказал Арсений, — просвещение однозначно выше.
— Не буду спорить, — сказал Рудэн и отвернулся к окну.
— В общем, береги себя. — Арсений вновь повернулся к Евгению. Сцепленные замком пальцы хрустнули, — Я оформлю все соответствующие документы, и через месяц-полтора тебя переведут. О зарплате не беспокойся, платят достойно.
— А как же ваша фабрика? Арсений наморщил бледный лоб.
— Какая фабрика? — переспросил он задумчиво.
— По пошиву одежды для Европы.
— Ах, эта! Поработаешь пока в Доме Правления, наберешься опыта, а там и ко мне. Только я тебя умоляю, не губи себя! Рудэн, пригляди за этим негодником, а то ведь совсем исхудал!
— Присмотрю, присмотрю, — ворчливо отозвался Рудэн.
— А пока на, держи, считай задаток. — Арсений положил на кровать, у изголовья, крупную пачку денег в светлой банковской бумаге и поднялся, опершись о колени. Поискал взглядом клюку.
— И запомни, Женя, ты моя жемчужина, и мне без тебя никуда. Я из тебя еще сделаю настоящего манекена, уж извини за каламбур. Ты у меня еще всем покажешь! Жаль, записать негде, для истории.
Евгений хотел было встать, но закружилась голова, да и Арсений придержал пылкое намерение:
— Нет, нет, лежи. Набирайся сил. До утра не вставай и постарайся выспаться. Рудэн, ты со мной?
Хозяин булочной поднялся с мягкой ленцой, словно его устраивало сидеть и пялиться в ночь, на фонари и снег, и, проходя мимо кровати, благодушно заметил:
— Выспись хорошенько, а то сгоришь на работе, и не выйдет из тебя никакой жемчужины. — То ли с сарказмом сказал, то ли серьезно — непонятно.
Арсений с Рудэном вышли, неслышно прикрыв за собой дверь, а Евгений остался лежать, смущенный и растерянный последними событиями.